Июльский заговор - [69]

Защитники, когда им дали возможность говорить, один за другим вставали со своих мест и жаловались на свою «неблагодарную задачу». Их общее отношение к своим подзащитным выразил доктор Вайсман, представлявший Вицлебена. Он сказал: «Вы можете спросить: „Зачем вообще вести защиту?“ Такой порядок определен буквой закона, и более того, в случаях, подобных этому, долгом защиты, по нашему мнению, является помощь суду в вынесении приговора. Не приходится сомневаться, что на некоторых процессах даже лучший защитник не сможет найти ничего, что можно было бы сказать в защиту обвиняемого…»

Затем обвиняемым предоставили формальную возможность выступить еще раз. Фрейслер очень старался, чтобы никто не мог придраться к порядку ведения процесса, даже когда речь шла о предателях и изменниках. Вицлебен и Йорк решительно заявили, что им нечего сказать. Клаузинг и Бернардис признали свою вину и обратились с просьбой, чтобы их расстреляли, как офицеров, а не повесили. Гепнер сказал, что в своих действиях он не руководствовался личными амбициями, и просил позаботиться о семье. Хаген тщетно уверял, что понятия не имел, для чего нужна взрывчатка, а Штифф, который также попросил, чтобы его расстреляли, сообщил, что вообще был введен в заблуждение и не ведал, что творил.

Затем Фрейслер настоял на передаче в мельчайших подробностях рассказа о самоубийстве Бека и казни Штауффенберга и его ближайших товарищей после проведенного Фроммом военного трибунала. Вероятно, он считал все это удачной прелюдией для вынесения смертного приговора, который собирался вынести. Однако он намеревался провести длительное обсуждение, что и сделал после перерыва на обед. Суд завершил работу в четыре тридцать пополудни.

Как только подсудимым был вынесен смертный приговор, их отвезли в тюрьму Плётцензее для приведения приговора в исполнение. Им было отказано в любой духовной помощи или утешении священнослужителями в тюрьме, но, несмотря на этот запрет, двум протестантским пасторам удалось попасть в камеры осужденных.

По рассказу свидетеля казни, одного из тюремных надзирателей, эти люди были чудовищно одиноки, когда один за другим умирали, ослепленные ярким светом прожекторов, необходимым для ведения киносъемки.

«Представьте себе комнату с низким потолком и побеленными стенами. Под потолком закреплена балка, из которой торчит шесть крюков, вроде тех, которые используют мясники для подвешивания мясных туш. В одном углу стоит камера. Рефлекторы отбрасывают яркий слепящий свет, как в киностудии. В этой странной маленькой комнате находились главный прокурор рейха, палач с двумя помощниками и я с другим надзирателем. У стены стоял небольшой столик с бутылкой коньяка и стаканами — для свидетелей казни.

Ввели осужденных. Они были в тюремной одежде, руки скованы наручниками. Всех построили в ряд. Посмеиваясь и бросая злобные шутки, палач приступил к работе. Он уже давно слыл в своих кругах большим „юмористом“. Не было сделано никаких заявлений, отсутствовали священники, журналисты.

Один за другим все десять осужденных приняли свою участь. Вся процедура заняла двадцать пять минут. С физиономии палача не сходила кривая усмешка. Шутки не прекращались. Камеру не выключали ни на минуту. Гитлер пожелал увидеть, как умирали его враги. В тот же вечер он получил возможность просмотреть запись в рейхсканцелярии.

Все проходило по его личному сценарию. Он велел предварительно доставить к себе палача, чтобы обсудить все подробности процедуры. „Я хочу, чтобы они были повешены, хочу видеть, как они висят, словно мясные туши“. Это были его слова».

Еще более подробным было повествование одного из операторов.

«Комната была длиной около тринадцати футов, а шириной — двадцати шести. Черный занавес разделял ее на две части. Через два маленьких окошка почти не проникал дневной свет. Непосредственно перед этими оконцами из потолка торчало восемь крюков. На них должны были быть повешены осужденные. В комнате также находилось приспособление для обезглавливания. Бывший генерал был первым осужденным, кого ввели сквозь черный занавес в комнату. Его сопровождали два палача. Вначале в „предбаннике“ обвинитель еще раз зачитал смертный приговор осужденным, добавив: „Осужденный, вы приговорены Народной судебной палатой к смертной казни через повешение. Приговор будет приведен в исполнение немедленно“.

Осужденный, подгоняемый палачом, шел в конец комнаты с высоко поднятой головой. Придя на указанное ему место, он делал поворот кругом. Ему на шею набрасывали петлю из пеньковой веревки. Затем осужденного поднимали, и верхняя петля веревки надевалась на крюк, торчащий из потолка. После этого осужденного с силой бросали вниз, и петля затягивалась вокруг шеи. Я думаю, что смерть наступала быстро.

Когда первый приговор был приведен в исполнение, перед повешенным задергивали черный занавес, так что остальные осужденные его не видели. Казнь велась очень быстро. Все осужденные шли к месту казни, держась очень прямо. Никто не произнес ни слова жалобы».

В прощальном письме, написанном жене Петером Йорком, которому в момент казни не было и сорока лег, была эпитафия тем, кто умер после 20 июля