Июльский ад - [63]

И тут он очнулся. И первым делом вспомнил о танке, об оставшихся в нём ребятах — брате Василии и Фёдоре Полежаеве. Как они там — живые ли, мёртвые? И ещё он подумал: «И как это башня не оторвалась, когда танк кувыркался в овраг? Не иначе, Фёдор успел молитву прочесть…»

Валентин перевернулся на живот, упёршись руками в землю, с трудом поднялся. Кровь из рассечённого лба липко и противно хлынула на лицо.

Валентин смахнул кровь с глаз и вдруг ясно, отчётливо увидел перед собой ствол немецкого автомата, направленный ему прямо в лицо. Автомат держал противного вида мужчина с чёрной повязкой на глазу. Он повёл автоматом в сторону и коротко выдохнул.

— Пойдём!

Валентин хотел было спросить «Куда?», но в этот миг сознание снова покинуло его.

Когда Валентин снова пришёл в себя, он был уже в небольшом хуторе и стоял, прислонившись к стволу обгоревшей берёзы. Чтобы он не упал, его крепко привязали к дереву верёвкой.

Перед ним стояли два эсэсовца и полицай. То, что одноглазый — прихвостень фашистов, Валентин сообразил сразу — По повязке нарукавной сразу догадался…

Старший по возрасту и званию эсэсовец что-то отрывисто и сердито пролаял младшему, а тот, в свою очередь повернулся к одноглазому.

— Митья, оберштурмбанфюрер требует, чтобы с пленний офьицер обходилься гут, хорьошо, — сказал он. — Обмойте лицьо лейтнант водой! Ми будем говорить с ним!

Клык автоматом кивнул тётке Феклуше, и та, прихватив ведёрко и тряпицу, начала обмывать залитое кровью лицо Валентина, и по мере того, как лицо его очищалось от крови, тётка Феклуша всё больше и больше округляла свои глаза. Перед ней стоял тот самый лейтенант, которого она с Мироном вчера похоронила на своём огороде, рядом с Настенькой.

Полез на лоб и единственный глаз Митьки Клыка. Растерялись и невозмутимые до сих пор эсэсовцы — Только вчера, именно здесь, на этом самом месте, они почти в упор расстреляли именно этого человека, а он, оказывается, жив!..

— Ты жив? — удивлённо спросил Клык, немного заикаясь.

— Пока жив! — ответил ему насмешливо Валентин. — Ещё и разговариваю…

— Ты — Иисус? — опять спросил Митька. — Ты воскрес?

— Я — комсомолец. А комсомольцы — не воскресают. Они — бессмертны!

— Чушь! — прошептал изумлённый полицейский. — Чушь!.. Изыди, сатана!..

Наконец-то, справившись с волнением, сделал робкий шаг вперёд Курт Дитрих:

— Как есть твой фамилий?

— Меня зовут лейтенант Кошляков! — громко ответил Валентин. — Я — Кошляков!

— Майн готт! — прошептал изумлённый унтерштурмфюрер, невольно отступая назад.

Вздрогнул поневоле Митька Клык; изумлённый шёпот прошелестел по толпе хуторян: никто не хотел верить в воскресение убитого вчера лейтенанта Кошлякова, в его второе пришествие!.. Но — факт был налицо: вчерашний лейтенант Кошляков стоял перед ними!

Дитрих судорожно рванул кобуру пистолета:

— Мы будем смотреть, воськресьнешь ли ти ешшо один раз?!

Выстрелы из пистолета были заглушены длиннющей очередью автомата Митьки Клыка.

… Дядька Мирон и тётка Феклуша к вечеру соорудили третий холмик на своём огороде…

ДОНЕСЕНИЕ СТАЛИНУ

Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский, которому Ставка Верховного Главнокомандования доверила теперь своё представительство на Юго-Западном и Южном фронтах, сидел за столом, заваленным всевозможными картами, и составлял донесение Иосифу Виссарионовичу Сталину, где подробно излагал боевую обстановку в районе Прохоровки.

А писать ему было о чём. В сражении одновременно участвовало до тысячи двухсот танков и самоходных орудий. По количеству боевых машин немцы превосходили русских. И они заранее торжествовали свою победу. Но гитлеровцы не учли одного — мужественного героизма советских солдат, и эта ошибка дала о себе знать почти сразу же. Немцы понесли огромные потери: только за двенадцатое июля противник лишился свыше трёхсот' пятидесяти танков и потерял более десяти тысяч человек убитыми. И фашистская армада, строившая далеко идущие планы, споткнулась под Прохоровкой, забуксовала — Но насколько, на какое время — тогда этого ещё никто не знал…

Василевский кончил писать и начал перечитывать своё творение. Не дай Бог будут ошибки или помарки. Сталин этого категорически не любил. Маршал внимательно вчитывался в текст своего донесения:

«Согласно Вашим личным указаниям с вечера 9.VII.43 г. беспрерывно нахожусь в войсках Ротмистрова и Жадова на Прохоровском и южном направлениях. До сегодняшнего дня включительно противник продолжает на фронте Жадова и Ротмистрова массовые танковые атаки и контратаки против наступающих наших частей. Ликвидация прорыва армии Крюченкна, создавшая 11.VII серьёзную угрозу тылам главных сил армии Ротмистрова и корпусу Жадова, потребовала выделения двух мехбригад из 5-го механизированного корпуса и отдельных частей Ротмистрова в район Шахово, Авдеевка, Александровская. Ликвидация же прорыва армии Жадова в районах Весёлый, Васильевка, Петровка 12.VII.43 г. вынудила бросить туда остальные части 5-го механизированного корпуса. То и другое в значительной мере ослабило силы основного удара Ротмистрова со стороны Прохоровки в юго-западном направлении. По наблюдениям за ходом происходящих боёв и по показаниям пленных, делаю вывод, что противник, несмотря на огромные потери как в людских силах, так и особенно в танках и авиации, всё же не отказывается от мысли прорваться на Обоянь и далее на Курск, добиваясь этого какой угодно ценой. Вчера сам лично наблюдал к юго-западу от Прохоровки танковый бой наших 18-го и 29-го корпусов с более чем двумястами танков противника в контратаке. Одновременно в сражении приняли участие сотни орудий. В результате всё поле боя в течение часа было усеяно горящими немецкими и нашими танками.