Июльский ад - [59]

Полная, без щербин, луна холодно и тускло, даже словно бы с испуганным недоумением смотрела со своей неприкосновенной высоты на поле сегодняшнего, беспримерного до сих пор в этой войне, боя. Поле неузнаваемо было изуродовано нынешним сражением, и до сих пор полыхали ещё зловещим в ночи огнём нескошенные нивы, нагретые июлем леса, близлежащие к западу и юго-западу от Прохоровки деревни — Прелестное, Юдинка, Кострома…

Фёдор Полежаев, очнувшись от своих мыслей, прислушался:

— А что это за взрывы у немцев в тылу? Ничего не понимаю…

— Это, Фёдор, — пояснил Василий, — немцы делают доброе и полезное для себя дело: танки свои подбитые подрывают.

— Зачем?

— Чтобы нам не достались.

— И не жалко им?

— Наивный ты парень, Полежаев: мы ведь тоже при отступлении всё уничтожаем: и тапки, и мосты.

— А надо ли это делать, товарищ лейтенант? Уничтожать… Ведь столько труда люди вложили в строительство! И времени сколько на это угрохали. А взорвать-это за одну секунду можно! Запросто!

Василий ничего не ответил заряжающему. Промолчал, прислушиваясь к мочи. А ночь, несмотря на кажущуюся тишину, не молчала. Откуда-то доносились до Кошлякова приглушённые голоса, сдавленное урчание автомобильных моторов, нечаянное позвякивание металла о металл.

«Не спят солдатики, — подумал Василий, — не всем ночью положено отдыхать. Да и то, правда! Надо же кому-то помощь раненым оказывать, собирать на поле боя и хоронить убитых, танки подбитые отбуксирывовать в тыл… А сапёры!.. Да они ж ведь самые, что ни есть, настоящие ночные труженики войны!».

Раздумья Василия о ночных бойцах войны прервали самым неожиданным образом — нахально дёрнули за рукав. Он резко повернул голову, чтобы отбрить какого-то слишком непоседливого однополчанина, но вместо предполагаемой небритой физиономии увидел лицо Алины. Он хотел раскрыть рот, чтобы спросить — она это или не она, но Алина осторожно и быстро приложила палец к губам-молчи, мол, — и шёпотом спросила:

— Я не помешала?

Василий мотнул головой:

— Ты что? Ты что говоришь-то, Алина?

Алина присела к Василию, осмотрелась.

— Что-то я Володю не вижу, где он? — спросила она, не видя его поблизости от кошляковского Т-34.

— Неизвестно… Пропал… — ответил Василий и тяжело вздохнул. — Погнался за одним гадом и… пропал!

— Пропал? Вот совпадение! А у нас Фаина пропала тоже, нигде не можем её отыскать.

— Фаину мы, Алина, похоронили… Убита она…

Василий хотел было сказать, что убил Фаину — самым что ни есть предательским образом — Никанор Зенин, но потом решил промолчать: пусть Алина думает, что её подруга погибла геройски.

— Пусть земля ей будет пухом! — прошептала Алина. — Вася, а у нас ещё и Веру убило — помнишь её? Снарядом ноги оторвало и… живот весь разворотило…

— Алина! — перебил шёпот девушки Кошляков.

— Что, Васенька?

— Ты береги себя, ладно?!

— Ладно, милый… А ты знаешь, мне ведь пора…

— Почему? Почему уже пора?

— Я ведь на минуточку к тебе забежала…

Она нежно обхватила голову Василия, прижала её к груди:

— Васенька, дан нам Бог остаться в живых! Дай Бог!..

Молча и внимательно слушавший их шёпот Фёдор, услышав эти самые просящие о жизни слова Алины, почему-то вдруг крупно вздрогнул, на — его глаза навернулись слёзы жалости и нежности к этим молодым людям, и он, незаметно для Алины и Василия, перекрестил их.

Кошляков, проводив Алину, улёгся около танка и тут же уснул. Его примеру последовал Валентин, а затем и Полежаев.

Сон их был недолог. Его буквально как рукой сняло, когда землю что есть силы встряхнул первый взрыв тяжёлой авиабомбы. А что началось дальше твориться, — ни братья Кошляковы, ни Фёдор пересказать уже не могли. Да они б и не сумели это сделать даже под приказом.

— Вот это утренний подъемчик! — старался перекричать ужасающий вой стремящихся вниз авиабомб Полежаев. — Разбудили не так, как петухи в нашем хуторе будят!

— Эта утренняя гимнастика теперь минут тридцать будет питься! — отозвался Василий, плотнее вжимаясь в землю.

— А потом фрицы и в наступление попрут! — тоже прокричал не зная кому Валентин. — Ну и пусть наступают: мы их заставим «Гитлер капут!» кричать!

А взрывы тяжёлых авиабомб продолжали мощно и жутко сотрясать ни в чём не повинную Прохоровскую землю. Начинался рассвет тринадцатого дня жаркого июля…

ПРИЕЗД ЖУКОВА

Павел Алексеевич тоже вскочил с лежанки, где он прикорнул пару часов — не раздеваясь, когда земля вдруг содрогнулась от соприкосновения с тяжёлыми немецкими авиабомбами.

«Ну, началось!» — подумал он с тихой злостью, а сам уже начал связываться с командирами корпусов, требовать от них докладов о готовности войск к бою, рекомендовать им использовать как можно активнее — и особенно на флангах — противотанковую артиллерию. На неё сейчас много надежды возлагается!

Потом Ротмистров попросил адъютанта приготовить ему чай, и, пока Земсков занимался приготовлением крепкого бодрящего напитка, начал наблюдать за утренним небом, которое заполонили тяжело гружённые бомбами «юнкерсы». Но немцам недолго пришлось царствовать в небесах под Прохоровной: в небе вдруг появились стремительные советские истребители. Они бесстрашно ворвались в боевые порядки немецких бомбардировщиков, и закипел бой. «Юнкерсы» повернули вспять, в сторону запада, сбрасывая неиспользованные бомбы уже над своей территорией. «Ястребки» успели сбить несколько самолётов противника и ушли восвояси. А им на смену ринулись волной советские штурмовики и бомбардировщики, и град смертоносного груза обрушился на районы скопления мотопехоты фашистов и, особенно, танков.