Июль, июнь, май - [30]

— Достаточно… И всё-таки сломалась я… Нет опоры…

— Устала просто, перенервничала… И грипп опять же…

Она помолчала немного, потом внимательно посмотрела на меня:

— И ты всё это придумал! Всё это омоложение! Какой ты умный!

— Наконец-то поняла! — усмехнулся я.

— Нет, ты правда умный. Бли-ин… А я как-то и не замечала… Это надо же: рядом с гением живу и не вижу… А такой неказистенький с виду…

— Спасибо, родная!

— Ну нет, я не это имела ввиду… Просто рост маленький, и сложение такое… не эффектное… А так-то приятное личико. Глаза умные, да! Короче, ты не теряйся, ты своё возьмёшь!

— Спасибо, доченька, спасибо!.. От кого и ждать доброго слова, как не от тебя!..

Не в первый раз я в глаза называл её дочкой, но, видимо, в первый раз Петровна это слово расслышала. Она захлебнулась кашлем, насилу отдышалась, и тогда её кашель и одышка плавно перешли в неудержимый хохот:

— Как ты сказал? Доченька? Я? Тебе? Ты мой папочка, что ли? Папаша!.. Нет, нет, — батюшка! Батюшка! Слава Богу! Нашла себе нового отца! Одного едва дождалась, пока помрёт, так теперь второй объявился!.. Батюшка, ты только не строжь меня сильно! А то я боюсь!.. Надо с дочкой полюбезнее, поуважительнее! Папаша, отец родимый!..

Я был смят и уничтожен этим непрекращающимся смехом. Я смотрел на неё с глубочайшей ненавистью, — как только отец может смотреть на бесконечно любимую, на единственную свою дочь. А смех её давно обернулся истерикой, — я налил воды, накапал в стакан корвалолу и заставил её выпить. Постепенно Петровна успокоилась.

— Ты мне таких слов не говори больше, — глухо пробормотала она, смотря в пол. — Не надо мне никаких отцов, хватит.

И помолчав, добавила:

— Я, значит, дочка тебе? И всё? Ладно, ладно… Профессор, блин, кислых щей…

— Откуда у тебя эти «блины» пошли? — возмутился я. — Не будь вульгарной!

— С волками жить — по-волчьи выть, — ответила она мрачно. — Чем я хуже ваших девчонок?

Она ещё помолчала, потом несколько более миролюбиво заметила:

— Скорее уж ты мой сынок.

— Кто? Я?! Это с какой же стати?

— Ну как же? По возрасту…

— По возрасту биологическому я тебе не в сыновья, а в правнуки гожусь. Но извини меня, твой биологический возраст к тебе никакого отношения не имеет! Ты вообще безвозрастная! Тело у тебя как у восемнадцатилетней, а ум, а душа… Я вообще не понимаю, какие у тебя ум и душа! Для старухи ты не слишком мудра. Жизненного опыта у тебя почти нет! Да, нет и всё! У женщины какой должен быть жизненный опыт? — мужчины и дети! Любовь и роды! Жизнь с мужем и воспитание детей! Вся мудрость у женщины — отсюда и только отсюда. А у тебя, прости, даже работы толковой не было: первую половину жизни жила при отце, вторую — при коровах. Ты всю жизнь в самой себе варилась, — откуда мудрости-то взяться?

Она съёжилась и затравленно поглядывала на меня: видимо, мои слова пришлись по самому больному месту в её сердце. А я продолжал:

— В то же время наивной молодой дурочкой тебя назвать нельзя: всё же ты прожила сто лет без малого! Вот суди, как хочешь, кто ты такая? Существо без возраста и без… да, и без пола, потому что, какая ты женщина? Не женщина, а совершенный нуль!

— Ты же меня такой сделал… — пробормотала она наконец. — Ты во всём виноват… Я жила себе и жила, к смерти готовилась… Уж какая бы ни была жизнь, а такую мне Бог послал… Значит, была правда и в такой жизни. Хотел бы Бог, чтобы я замуж вышла и детей рожала, — Он бы мне послал жениха. Да такого, чтобы сумел моего батюшку в сторону задвинуть, а меня на волю вытащить. А Бог мне не жениха послал, а отца… Вот такая у меня жизнь выкроилась, и мне за эту жизнь, а не за чужую ответ нужно было держать. А ты смешал всё, всё переворотил, перекорёжил…

— Правильно! — вскричал я. — Правильно! Я дал тебе новую жизнь! Ты можешь прожить её иначе! Ты можешь осуществить все свои мечты! Ты можешь…

— Ага, мечты… — мрачно усмехнулась она. — Уже осуществила. Из Анапы этой летела, как курица через забор… И с Мишкой ничего не вышло… При чём была всю жизнь, при том и осталась…

— Да что ты говоришь! Да какие твои годы, Петровна? У тебя ещё сто таких Мишек будет. И с пением всё наладится: не получилось в первый раз, так во второй или в третий…

23

И тут в дверь позвонили. Не ожидая подвоха, я вылетел в прихожую и встретил незваного гостя. Вернее, гостью. На пороге стояла баба Лена и мерила меня строгим, взыскующим взглядом.

— Ну, показывай! — коротко приказала она.

— Здравствуйте, Елена Васильевна!.. — начал было я радостно, но баба Лена отодвинула меня неожиданно сильной маленькой рукой и прошла в квартиру. Навстречу ей уже бежала Петровна — в джинсах, с синими волосами, с накрашенными фиолетовыми губами.

— Алёнка! — выкрикнула она, всхлипывая от счастья. — Пришла, родненькая! Как я соскучилась-то по тебе!

Баба Лена впилась глазами в новую Петровну, — взглядом, я бы сказал, злым, или, может быть, ошарашенным, или…

— Алёночка, Ленушка! — восторженно причитала моя питомица, уцепясь за круглые плечи бабы Лены. — Доченька моя!.. Дочушенька!..

Баба Лена отступила на шаг, уклонилась от её объятий и сурово спросила:

— Ты что ли, тётя Шура?

— Я, — засмущавшись ответила Петровна. — Вот, видишь… Такое дело… Как жизнь-то повернулась…