Ивашкина помощь - [2]

Решил он принести самую большую, чтобы лежала она в плотине самая заметная и чтобы все говорили о ней:

— Это осина бобра Сереги.

Отнесли бобры к речке по одной осинке, еще пришли, а Серега все сидит, подрезает свою.

Отнесли бобры еще по осинке и еще пришли, а Серега все сидит, потеет возле своей, все еще никак повалить ее не может. Думает о товарищах:

«Пусть носят. Осинки у них тоненькие, смешаются в плотине и не отличишь потом, где чья. А моя осина видная, ее ни с чьей не спутаешь. Она вон какая».

Долго резал бобер Серега свою осину. Подрезал-таки, повалил. Очистил от сучьев, потащил к речке… да не тут-то было: дернул, а осина ни с места. Дернул еще — ни на шаг не продвинулся. Топчется возле нее, пыхтит. И за тонкий конец потянет, и за толстый. Лапы ободрал, грудь оцарапал — не тащится осина да и только, лежит во всю длину огромадную.

А товарищи бобра Сереги все носят и носят к речке осинки. Нанесли, сколько надо было, и построили плотину. Ходит по ней бобер Серега, говорит:

— Ну вот, все осинки одинаковые. Отгадай, где чья. А вот если бы я свою принес, она бы сразу всем в глаза бросалась, потому что вон огромная какая.

Но осина его и сейчас у всех на виду. Где повалил ее бобер Серега, там она и лежит. И когда случается бобрам проходить мимо нее, говорят они с улыбкой:

— Это осина бобра Сереги.

Но слова их почему-то бобра Серегу не радуют.

ИВАШКИНА ПОМОЩЬ

Шел медвежонок Ивашка по лесу и думал, чем бы ему развеселить себя. Смотрит: домик Ежика под кустом чернеется, а в нем — ежата, а самого Ежика нет, на охоте где-то. И вздумалось медвежонку подшутить над Ежиком.

— Перенесу-ка, — говорит, — я его домик в другое место. Прибежит Ежик, а домика-то и нет и ребят тоже. Вот уж потеха будет.

Унес Ивашка домик Ежика и спрятал в малиннике, а сам встал за сосну и глядит, что Ежик делать будет. Прибегает Ежик с охоты — нет домика. Туда-сюда — нет нигде. И схватился он за голову:

— Батюшки, куда же это мой домик делся?

Все вокруг обшарил, даже в пустое гнездо Варакушки заглянул — нет домика, словно и не было его. И постарел сразу Ежик лет на десять. Морщинки по щекам побежали, в бородке седина засеребрилась.

— Бедный я, бедный, — говорит, — утром и дом у меня был, и дети, а теперь ни дома, ни детей. С какой стороны ни посмотри на меня, один я, как солнышко в небе.

И заблестели у Ежика слезинки на глазах. Увидел Ивашка — плачет Ежик, выдвинулся из-за сосны.

— Чего, Ежик, слезы льешь?

— Домик, Ваня, пропал у меня. Уходил — здесь стоял, и ребятишки лежали в нем, а вернулся — ни детей, ни домика.

— Твоему горю можно помочь.

— Помоги, Ваня, — закланялся Ежик. — Век тебя помнить буду. Дети у меня. Как же мне теперь без них, — и опять заблестели в его глазах слезы.

— Ладно уж, так и быть помогу, — сказал Ивашка.

Встал поудобнее, нос вперед выставил, будто воздух нюхает.

— О, — говорит, — с той стороны твоим духом потягивает. Там и искать твоих ребят надо. Идем.

Идет медвежонок, к воздуху принюхивается, ищет будто. Семенит за ним Ежик, приговаривает:

— Век тебя, Ваня, помнить буду.

А когда вывел его Ивашка к спрятанному домику, совсем Ежик раскис от радости. Ежат обнимает, Ивашке кланяется:

— Спаситель ты мой.

И ежатам приказал:

— Кланяйтесь ему, дети, это он помог мне отыскать вас, не то расти бы вам сиротами.

Кланялись ежата, пищали:

— Спасибо, Ваня, спаситель ты наш.

Шел Ивашка лесом к родной берлоге, и было у него светло на сердце: какое он, оказывается, доброе дело сделал — помог Ежику ежат отыскать.

КОЛЕТ БУРУНДУК ОРЕШКИ

Заболели у Бурундука зубы, тяжело ему стало орешки грызть. Попробовал камешком колоть их, лапки отшиб. Увидел, Белка по веткам кедровым скачет, позвал ее.

— Зубы, — говорит, — у меня болят. Давай, ты будешь орешки грызть, а я тебя буду кормить за это.

Согласилась Белка. Усадил ее Бурундук за стол, орешками потчует:

— Сперва сама поешь, а потом уж мне грызть будешь.

Наелась Белка, стряхнула скорлупки ореховые с груди, спрашивает:

— Сколько тебе на день орешков нужно?

— Да пятьдесят разгрызи и хватит мне, — сказал Бурундук и насыпал перед Белкой горку орешков. — И не спеши, я тебя не тороплю. Как управишься, так и ладно. Сам знаю — нелегкое это дело.

Подсела Белка к орешкам — хруп, хруп, — нахрупала пятьдесят штук, придвинула к Бурундуку:

— Ну вот, тебе на день хватит. Ешь, а я побегу поиграю.

Взбежала по кедру на макушку и ну по веткам скакать. И призадумался тут Бурундук, раскинул умом пошире. Нет, думает, шельмовство это: час работать, день гулять. Он думал, что Белка весь день будет ему орешки грызть, а она за полчаса управилась.

И сказал Бурундук Белке:

— Не нужна мне такая помощница: ты на меня всего полчаса трудишься, а я тебя весь день корми. Шельмовство это.

— Так я же тебе на весь день орешков нагрызаю, тебе же больше не надо.

— И все равно шельмовство это, — сказал Бурундук и прогнал Белку.

И теперь по всем дням сидит Бурундук у пенечка и колет на нем орехи камешком. Один раз попадет по ореху, а три раза по пальцам. Плачет от боли, а Белку не зовет: уж больно быстро она с работой управляется, за что ее кормить?

ВСЕ ПОНЯЛ

Жили по соседству Крот с Сусликом. Крот, бывало, зароется с обеда в землю и спит до утра. А Суслик, тот нет, тот обязательно вечернюю зарю проводит. Встанет на кургане желтеньким столбиком и стоит, посвистывает: