Иван - [8]

А Иван стоял посреди комнаты, растерянно и с жалостью смотрел на плачущего старика и не знал, что ему делать. Хотелось обнять его, но какая-то неловкость мешала. Хотелось броситься к деду, расцеловать, шептать ему какие нибудь ласковые слова, но парень не знал таких. И тогда Иван медленно стал опускаться перед плачущим стариком на колени и, уткнувшись лицом в его ноги, неожиданно для себя вдруг зарыдал сам, вздрагивая всем телом.

А на дворе шумела непогода. Оконная чернота даже не рассеивалась электрическим светом, только дождевые полоски, отсвечиваясь тусклым серебром, иногда переливались разноцветными отблесками или светились бледными лучами паутины. Порывы ветра иногда с меньшей, иногда с большей силой швыряли дождевой водой в окна, шумели тоскливо и монотонно.

Василий Лукич гладил по мокрым курчавым волосам юношу, он понимал, что творилось в душе парня, и ничего не спрашивал, только успокаивающе шептал: «Ну и хорошо, ну и ладно, вот и образуется все».

В конюшне тревожно захрапела и заржала лошадь.

Иван, почувствовав всю неловкость своего положения, потихоньку поднял голову и встал. Будто стесняясь своей минутной слабости, проговорил:

— Вы уж извините, что я вот так… А дед, спохватившись, как-то резво для своего большого тела поднялся и, засуетившись, стал приглашать юношу за стол.

— Да чего-ж там, садись вот сюда, сейчас я и борща подогрею, поесть-то с дороги надобно. А ты располагайся, сейчас я и чайку поставлю.

Иван начал рассматривать фотографии, бесчисленное множество которых разместилось в рамочках на стенах. Кругом неизвестные лица, в разных позах, группами и поодиночке.

— Ага, вот посмотри, — между делом говорил Василий Лукич, разжигая печку, — небось, кое-кто и знакомым тебе покажется.

Но Иван не знал никого, только одна фотография заинтересовала его. Там был снят человек похожий на Егора, в военной форме и с очень красивой улыбающейся девушкой. Они стояли в полный рост, обняв друг друга за талии, довольные и счастливые.

— Да нет, никого не знаю, вот только одна эта, военный похож на отца моего, дядю Егора…

И Иван показал на фото. Старик глянул издалека и обмер — там были Егор и Варвара, родители Ивана. Неужели он их даже не узнал? И то, что Иван назвал Егора дядей, больно резануло уши старика.

Василий Лукич, глядя то на Ивана, то на фотографию, медленно подошел ближе. В широко раскрытых глазах его юноша увидел ужас и смятение, лицо как-то вытянулось и перекосилось, открытым ртом он хотел что-то сказать и не мог. Иван даже испугался:

— Да вы не волнуйтесь так, может, я кого и не рассмотрел, вот на дядю Егора похож, а больше… — И Иван виновато замолчал.

«Опять «дядю» Егора», — мелькнуло в голове старика. Наконец Василий Лукич с укором и страхом, как будто причитая, начал:

— Как же, как же так, дак это же отец и мать твои, как же ты не разглядел, неужто она так изменилась, Варька-то, золото мое ненаглядное, что ты мать-то родную не узнал?

Дед не знал, что Иван и в глаза ни разу не видел матери, а Василий Лукич считал, что она жива, что живет где-то со своим Егором, только весточки дать не может. И вот Ваня и был ее весточкой.

Иван вдруг все сразу понял и теперь лихорадочно думал, как уберечь деда от потрясения, как не сказать ему сразу всей правды. Стар он больно, может не выдержать. И юноша, шагнув вперед, тихонько положил деду на плечи свои руки и, глядя ему в глаза, что-то говорил, говорил, подвел снова к печке, усадил на табуретку, а сам, присев на корточки, стал подкладывать в полыхающую топку дрова.

Печь горела хорошо, смастерил ее, видно, знающий человек, дрова трещали и гудели, стало как-то даже веселее в комнате от этого мирного успокаивающего треска и шума огня. Наконец Иван подсел к деду и тихо проговорил:

— Ты извини меня, дедуля, не знал я о тебе, почти четырнадцать лет, видно, судьба у нас с тобой такая, «дорога по жизни», как говорят. А ты успокойся, пожалуйста, я всё расскажу, правда, только то, что знаю сам, а многого я и сам-то не знаю. Ты только повремени, для того и пришел я…

Дед сидел все так же, кивая головой в знак согласия, и казалось, что теперь ему уже все равно, он в мыслях своих неоднократно хоронил свою дочь, потом она снова воскресала и приходила во снах, и он долгие месяцы ходил в надежде, что она жива. А вот сейчас, каких-то полчаса назад, он так ясно ощутил ее дыхание, увидел ее лицо, губы, глаза, даже голос с какой-то грудной хрипотцой. Опять сон? Вся его старческая душа протестовала. В ней боролись разные чувства, но, все же, взяв себя в руки, Василий Лукич встал, подошел к столу и стал расставлять посуду: кружки, ложки, снял с печки разогревшийся борщ, налил в тарелки, вытащил из шкафчика две стопки, непочатую бутылку водки, поставил на стол соленые огурцы, картошку. Иван подошел к рукомойнику, вымыл руки, вытер полотенцем и сел за стол.

А дед, разливая по стопкам водку, уже почти спокойно сказал:

— Ну что ж, Ваня, потом так потом, только не думай, что я такой хлипкий, меня жизнь тоже не баловала, всякое было, три войны прошел. Вот только сейчас и сдавать стал, видно, годы, да и устал я от жизни такой, — и он, пододвинув к парню стопку, предложил: