Иван родил девчонку - [25]

С неделю этак поработал Юрик своей модернизированной пилой. А вечерами приходил домой с горящими нездешним светом глазами. Лесоучасток стал заваливать план: Юрка подолгу рыдал над каждым поваленным деревом. Неладное творилось и с другими вальщиками, работавшими в радиусе десяти километров. Начальство страшилось последствий, но не имело сил запретить Юрке эти лесные концерты. Из тайги доносилась совсем уже незнакомая музыка, которая, лишенная слов, обычно мало кого впечатляет. А эта музыка будоражила и выбивала из привычной колеи буквально всех.

Наконец собрался с силами начальник участка и чуть не плача попросил Юрку сдать ему этот лесопильно-музыкальный инструмент. На хранение. Юрка послушался.

И дела на лесоповале помаленьку наладились. Прихватив субботу с воскресеньем, удалось вытянуть план, и люди получили честно заработанные премии. А потом был праздник и в клубе объявили концерт самодеятельности. Так-то на подобные концерты давно не удавалось никого заманить. Кроме малых, но чрезвычайно шумных детей да ветхих глухих бабушек. Поэтому сперва устраивалась торжественная часть с награждением ценными подарками и грамотами, а потом зал запирали и никого не выпускали до конца концерта.

На сей раз народ валом валил в клуб. Все знали, что Юрка Веденеев будет играть на своей бензопиле.

Когда народ наконец расселся и угомонился, на сцену привычно потянулось начальство. Но публика заволновалась, зашумела, засвистела, затопала ногами.

— Концерт давай, потом заседать будем! — слышались несознательные реплики.

Реплик было много, и начальству пришлось покориться.

— Передовой вальщик Веденеев Юрий Михайлович исполнит на бензопиле произведение собственного сочинения, — резво объявила ведущая и привычно добавила: — Попросим, товарищи!

Но нужды в этом дежурном призыве, пожалуй, не было. Зал и так разразился бурными аплодисментами, каких еще никогда не слышал.

Юрка вышел на сцену красный. На нем была черная негнущаяся пара, белая рубаха с бабочкой. Следом прикатили здоровый березовый чурбак.

— Ну чистое маэстро, — послышался чей-то восхищенный шепот из-за кулис.

Юрка кашлянул, наклонился, дернул. Пила завелась с пол-оборота. В зале одобрительно захлопали. Юрка распрямился, одернул пиджак.

— Дума о лесоповале, — сказал он хрипло и, слегка поколебавшись, добавил: — Фуга.

Зал прямо обмер от такого незнакомого слова.

И полилась музыка. Зал был тесен для нее. Музыка металась, как птица в тесной клетке, ударялась о потолок, дребезжала стеклами окон, отражалась от стен, дробилась в гуще людской.

И у каждого перед глазами стояла родная тайга. В сплетении морщин коры ясно виделись скорбные лица сосен, кедров, берез, лиственниц, елей, пихт. Деревья падали и падали, их предсмертные стоны сливались воедино, достигая пустоты космоса и темноты океанских пучин. А дюжие вальщики шли и шли по телам поверженных деревьев, они напевали какой-то мотив, а на голове у каждого пламенела каска. И казалось уже, что это не люди идут, а всепожирающий пожар, зловеще гудя, идет по тайге. Хотя почему казалось — это и был самый настоящий пожар, и люди уже явственно чувствовали его обжигающее дыхание.

Чурбак распался на две половинки, Веденеев заглушил двигатель, вытер пот. Над притихшим залом сизыми слоями неподвижно висел бензиновый дым.

После концерта открыли торжественное собрание, но торжества не получилось. Выполнение плана уже никого не радовало, начальнику участка было противно называть с красной трибуны постылые цифры. Он скомкал свой доклад и уложился в каких-то пять — семь минут. Потом выходили на сцену передовики за ценными подарками и грамотами. Но им было неловко глядеть людям в глаза.

А про Юркин талант написала газета. И его пригласили в областную филармонию. Скоро он уже выступал в большом концертном зале в сопровождении симфонического оркестра. Ему сшили настоящий фрак.

— Юрий Веденеев, кантата о молевом сплаве, партию бензопилы исполняет автор, — хорошо поставленным голосом объявлял конферансье, которого Юрка почему-то побаивался.

Публика слушала, и перед ее глазами проносились безрадостные картины молевого сплава, тысячи стволов неслись куда-то вниз по бурной реке, и река стонала от непосильного труда. Некоторые бревна выбрасывались на израненный берег, чтобы сгнить и погибнуть, как киты, у которых испортилась эхолокация. Некоторые тонули, пуская пузыри, устилая речное дно, давя все живое.

Зал молча и напряженно внимал трагическим звукам, особо чувствительные слушательницы прижимали к глазам белые платочки.

В скором времени Юрка развил и расширил главную тему своего музыкального творчества. Так у него родилась симфония «О целлюлозно-бумажном комбинате на берегу Байкала», финале которой явственно звучал полный аллегорий мотив загрязнения уникального водоема. Люди явственно видели сперва какую-то мерзкую пленку на поверхности водного зеркала, белеющую тут и там дохлую рыбу ценных пород. И вдруг — что это?! На волнах качается необычайной красоты, но тоже мертвая русалка с белеющей грудью.

Потом, после смерти Юрия Веденеева, эту симфонию объявили вершиной его творчества. Но это потом. А тогда… Тогда именно русалка и подвела. Оказалось — натурализм.