Иван Никитин. Его жизнь и литературная деятельность - [25]

Сжальтесь надо мною!

За что я молодость свою

С немилым сердцу загублю?

Напрасно вместе с Сашей просит за нее Арина, жена Лукича, – он остается непреклонным и грозит дочери проклятием за ослушание. Лукич не злой по природе, ему жаль дочери; его самодурство – результат грубых взглядов, исстари сложившихся в той темной торгашеской среде, в которой он живет, и извращенных представлений о счастье. Он рассуждает:

Сосед наш честен, всем хорош,

Да голь большая, вот причина!

Что честь-то? Коли нет алтына,

Далеко с нею не уйдешь.

Без денег честь – плохая доля.

Самодурство отца, душевная драма Саши, которая должна выйти замуж за немилого ей Тараканова, сцены сватанья, сговора – все это чрезвычайно живо изображено Никитиным. Мы не имеем возможности познакомить читателя с этими сценами в выдержках, так как это заняло бы слишком много места, и отсылаем его к самой поэме. Жертва, принесенная Сашей, оказывается напрасной. Богатство немилого мужа, тупое мещанское довольство не дают ей счастья; Саша томится и чахнет. Ошибается также и Лукич в своих расчетах на поддержку эгоиста-зятя. Тяжелая сцена, когда Лукич в трудную минуту напрасно просит о помощи Тараканова, вызывает сочувствие к этому падшему и несчастному человеку:

Осмеян всеми, обнищал,

Тут совесть не дает покою…

Зять! Не пусти меня с сумою!

Дай мне под старость отдохнуть!

Поставь меня на честный путь!

Дай дело мне! Господь порука —

Не буду пить и плутовать!

Только со стороны бедного столяра, которого он оскорбил отказом выдать за него дочь, встречает Лукич сочувствие и готовность помочь во время своего падения. Поэма заканчивается следующими прекрасными строфами:

Ты сгиб, но велика ль утрата?

Вас много! Тысячи кругом,

Как ты, погибли под ярмом

Нужды, невежества, разврата.

Придет ли, наконец, пора,

Когда блеснут лучи рассвета;

Когда зародыши добра

На почве, солнцем разогретой,

Взойдут, созреют в свой черед

И принесут сторичный плод;

Когда минет проказа века

И воцарится честный труд,

Когда увидим человека —

Добра божественный сосуд?

Этими немногими чертами мы хотели только обозначить ту нравственную идею, которой проникнуто лучшее произведение Никитина. Познакомить с его художественными достоинствами мы не имеем возможности в этом кратком очерке. Несмотря на растянутость и прозаичность некоторых мест “Кулака”, поразительный реализм в изображении бытовых сцен производит глубокое впечатление при описании драматического положения действующих лиц и свидетельствует о крупном таланте Никитина. Как на лучшие из таких мест можно указать на сцены самодурства кулака, сватанья, болезни и смерти Арины…

Кстати, напомним здесь о “Дневнике семинариста”, единственном произведении в прозе, которое оставил Никитин. При всей незаконченности этих очерков некоторые места “Дневника”, несомненно, свидетельствуют о том, что и в прозе Никитин мог с успехом проявить свой талант; такова, например, прекрасно написанная сцена смерти Яблочкина.

Нам остается указать еще на одну область творчества, в которой Никитин является замечательным художником: это описания природы. Вот поэтическое описание ночи:

Рассыпались звезды, дрожат и горят…

За пашнями диво творится:

На воздухе синие горы висят,

И в полыми люд шевелится…

А вот начало стихотворения “Утро”:

Звезды меркнут и гаснут. В огне облака.

Белый пар по лугам расстилается.

По зеркальной воде, по кудрям лозняка

От зари алый свет разливается.

Такие описания могли быть созданы только поэтом, который “с природой одною жизнью дышал”. Эти стихотворения (прибавим еще: “Зимняя ночь в деревне”, “Зашумела, разгулялась…”, “Полдневный воздух зноем дышит” и др.) давно стоят в одном ряду с лучшими произведениями наших поэтов.

О стихотворениях Никитина, написанных на злобу дня, мы уже упоминали в другом месте. Такие стихотворения, как “Разговоры”, “Опять знакомые виденья”, “Поэту-обличителю” и другие, не имеют художественных достоинств и интересны только в связи с характеристикой мировоззрения Никитина. Мы говорили также о перемене, происшедшей в нем за последние годы его жизни, и отметили его резко отрицательное отношение к “веяниям” пятидесятых годов, к пустым, по его мнению, “разговорам” тогдашней интеллигенции о “заре новой жизни” и вообще к обличениям старого, дореформенного зла. Все это, может быть, доказывает только то, что по недостаточности развития Никитин не мог вполне понять жизненного значения тогдашнего общественного движения, от которого он, впрочем, и стоял слишком далеко в последние годы жизни; поэтому он и видел в нем только отрицательные стороны, которые, несомненно, были. Рядом с отрицанием Никитин пытается указать на положительные идеалы, к которым, по его мнению, следует стремиться, но эти идеалы оказываются очень туманными и слишком отзываются общими местами. “Широкий путь, разумный труд”, “бесконечное мысли движенье, царство разума, правды святой” – вот все, что мы находим в его стихотворениях (“Опять знакомые виденья”, “Поэту-обличителю”). Здесь слышится отголосок возвышенного, но туманного идеализма сороковых годов.

Нам остается подвести итоги всему сказанному выше о Никитине.

Это был несомненный и крупный талант, которому недоставало только правильного и всестороннего развития для того, чтобы занять более видное место в нашей литературе. Судьба Никитина не соответствовала его силам, большая часть которых была загублена неудавшейся тяжелой жизнью. “В вашей судьбе что-то есть роковое!” – говорит Некрасов, обращаясь к “братьям-писателям”. Эти слова главным образом относятся к тем писателям-разночинцам, которые прошли трудный путь, исполненный невзгод и препятствий, прежде чем сумели вынести на свет свое дарование. Яркий пример этого – история жизни Никитина, одного из первых разночинцев в нашей литературе.