Иван Кондарев - [319]

— В камеру! Всех в арестантскую! Отобрать оружие! — скомандовал знакомый голос.

Среди криков и торжествующих возгласов в темноте сновали возбужденные, обезумевшие от радости люди, толкались и не знали, что делать. Вдруг застрочил один из пулеметов перед входом. Кто-то крикнул:

— Эй, кто там стреляет?

Анастасий кинулся вниз по лестнице. За пулеметом лежал плачущий от радости молодой человек, вышедший из арестантской в белье, босой.

— Чего изводишь патроны! Ты что, пьяный? Марш отсюда!

— Дайте мне поприветствовать советскую власть! Товарищи, пустите меня!

Молодой человек пытался поцеловать кожух пулемета.

«Это спасение — Неужели оно пришло?» — подумал Анастасий, ища, чем бы ему заняться, и все еще чувствуя себя чужим среди этих опьяненных восторгом людей.

В западной части города началась ожесточенная стрельба, у казарм заговорил пулемет, потом второй, и на оцепеневший, сонный город вместе с лаем собак эхо полными пригоршнями плескало выстрелы.

22

Восток окрашивался мутным багрянцем, словно утро, испугавшись стрельбы, дымилось, и создавалось впечатление, что вот-вот поднимется буря. Из города слышались одиночные выстрелы, долетали глухие крики. Перед околийским управлением ржали выведенные из конюшни кавалерийские лошади, стонали раненые солдаты, которых их обезоруженные товарищи отвозили в городскую больницу, а наверху, в кабинете околийского начальника, Янков убеждал по телефону начальника гарнизона сдаться. Наклонившись над письменным столом и стуча по нему кулаком, он упорно твердил:

— Нет смысла зря проливать кровь!.. Вы слышите? Приказываю вам сложить оружие!..

В телефонной трубке рокотал голос Викилова:

— Ты кто такой, чтобы мне приказывать?.. Ты мне ответишь головой!

— Именем народа прошу вас прекратить стрельбу и выслать парламентеров!

На другом конце провода полковник бросил трубку. Стрельба со стороны казармы усилилась. Шальная пуля попала в раму окна, зазвенели стекла, и Ташков, в синей антерии, присланной ему женой, когда он сидел под арестом, присел на корточки за столом.

Янков обхватил руками голову и почувствовал новый приступ страха… Когда взрывы потрясли непрочное здание, он соскочил с нар, думая, что их сейчас убьют, а когда распахнулись двери камеры и стало ясно, в чем дело, его охватила растерянность. За те девять дней, которые он провел под арестом, он успокоился и примирился. Он говорил себе, что раз правительство узнало о готовящемся восстании и повсеместно приняло такие же меры, восстание не произойдет и так будет лучше не только для него, но и для всех; ему больше ничто не угрожает — никто не будет нести ответственности за тех, кто поддался наущениям Коминтерна. Целых девять дней он жил убеждением, что он и его товарищи пожертвовали свободой и достоинством во имя спасения партии… Он пришел в себя, положил трубку, и блуждающий взгляд покрасневших от напряжения и бессонницы глаз скользнул по лицам товарищей — они одни только и остались тут, остальные, освобожденные из тюрьмы, сражались в городе.

— Пойдемте домой, пока все прояснится. Невозможно связаться ни с Тырново, ни с другими городами, — сказал Тодор Генков. Адвокат с трудом сдерживался от того, чтобы не сбежать домой немедля; его давно не бритое лицо вытянулось, толстая складка, прорезавшая мясистый лоб, выражала страх и страдание.

— Чему быть, того не миновать, — настаивал и Ташков.

Сам Янков был того же мнения. Уйти, подождать, пока рассветет и станет известно, каково положение хотя бы в округе, но честолюбие и гордость удерживали его от этого, он надеялся, что сейчас по всей стране идут баррикадные бои. Ничто больше уже не зависит от него — все в руках Кондарева и его людей. Он мог остаться безучастным зрителем, если бы ему не было стыдно торчать здесь и, вертя ручку телефонного аппарата, взывать к благоразумию, сознавая бессмысленность этой затеи и собственное бессилие. Еще несколько часов, и станет ясно, чем все это кончится, и тогда за этот стол или снова сядет запертый сейчас в арестантской Кантарджиев, или же как победитель сюда придет Кондарев со своими людьми. Но на что они рассчитывают, как сумели за эти девять дней подготовиться, какими силами располагают?

Он попытался связаться с вокзалом и склонить находящегося там офицера сложить оружие: «Чем меньше крови, тем меньше ответственность». Но вокзал откликался только пулеметными очередями да беспорядочной ружейной стрельбой. Телефонистка захваченного почтово-телеграфного отделения тщетно взывала:

— Вокзал! Вокзал!.. Говорите с околийским управлением… Вокзал!

В трубке трещало, переплетались незнакомые голоса, казалось, над городом кудахтала железная наседка, во дворе кто-то кричал:

— Хомуты! Куда подевали хомуты?

Бабаенев, который отправился арестовывать блокарей, вернулся перепуганный и усталый.

— Военные нажимают, хотят войти в город. Пятеро солдат ранено. Имеются убитые — Петр, что ты выяснил? Неужто везде?..

Янков с отвращением взглянул на его побелевшие, дрожащие губы, обрамленные черной бородой, и сразу же почувствовал неприязнь к тем, кто остался верен ему из страха и готов был бросить его в любой момент.