Иван III - [177]

Задетый таким поведением Оболенского, Иван III послал своего боярина Юрия Шестака к Борису Волоцкому с приказанием арестовать Оболенского и доставить в Москву. Удельный князь воспринял миссию московского порученца как грубое нарушение своих прав и суверенитета. Он силой отнял схваченного беглеца у стражников. Узнав о происшедшем, Иван отправил к брату для переговоров своего старого боярина Андрея Михайловича Плещеева. Однако Борис и на сей раз отказался выдать Оболенского, предложив вынести дело на общий суд. В этом случае Иван III мог проиграть дело: в договорных грамотах братья неизменно признавали право свободного переезда бояр от одного двора к другому. В реальности это была «игра в одни ворота»: знать охотно переезжала из удельных дворов в великокняжеский, но никогда — в обратном направлении. И все же в случае с Оболенским великий князь формально не имел никаких законных прав требовать назад своего бывшего боярина.

Иван III прекрасно понимал, что допускает несправедливость. Однако он решил любыми средствами добиться своего. Трудно сказать, был ли это вопрос принципа, «государственный подход», — или же обычное слепое упрямство. Но, так или иначе, великий князь, отправляясь в Новгород в октябре 1479 года, велел своему боровскому наместнику Василию Федоровичу Образцу устроить засаду в располагавшемся недалеко от Боровска селе князя Оболенского. Хитрость оказалась удачной: опальный боярин вскоре поехал навестить свою вотчину, был там схвачен и в оковах привезен в Москву.

И тогда Борис Волоцкий не стерпел. Он отправил к своему старшему брату Андрею Углицкому кипящее яростью послание, в котором перечислял все несправедливости и обиды, причиненные им обоим Иваном III. Завершалось оно сетованиями по поводу последних событий: «А нынеча и зде силу чинит, кто отъедет от него к ним (удельным князьям. — Н. Б.)и тех безсудно емлет (берет под стражу без суда. — Н.Б), уже ни за бояре почел братью свою; а духовные (завещания. — Н. Б.) отца своего забыл, как написал по чему им жити, ни докончания (договоры. — Н. Б.), что на чем кончали после отца своего» (18, 222).

Андрей Углицкий вполне разделял возмущение Бориса. Оба решили, что необходимо немедленно предпринять какие-то решительные шаги, чтобы заставить высокомерного Ивана считаться с собой. Сговорившись, Борис и Андрей от слов перешли к делу. Для начала Борис отправил свою жену и детей в относительно безопасное место — входивший в состав его удела город Ржев, неподалеку от литовской границы. (Судя по этой предосторожности, он допускал, что Иван может предпринять стремительный удар на Волок.) После этого, во вторник 1 февраля 1480 года, он вместе со своим двором отправился в Углич, к Андрею Большому (98, 286). Туда он прибыл в хорошее время — «на масленой недели», то есть между 7 и 13 февраля (18, 222). Конечно, братья не преминули опрокинуть по этому случаю добрую чару. Однако обычного масленичного веселья на этот раз не получилось: дело, которое затеяли младшие Васильевичи, было слишком серьезным. Ни один из них не родился мятежником. Ненависть к мятежу они впитали с молоком матери. И вот теперь судьба толкала их на эту скользкую дорогу… Так и сидели они, должно быть, вдвоем, подперши локтями тугие головы, толкуя так и этак о своем туманном будущем. И черные птицы беды снова кружили над заклятым городом Угличем.

Весть о возмущении братьев мгновенно долетела до Москвы и вызвала здесь всеобщий переполох. Многие еще хорошо помнили стремительные броски из Углича на Москву мятежного Дмитрия Шемяки. И все это всплыло именно тогда, когда сам Иван III и его лучшие войска были в Новгороде…

Загоняя коней, князь Иван примчался в столицу в Прощеное воскресенье, 13 февраля. И ему было в эту Масленицу не до пиров.

Разведка донесла, что Борис и Андрей покинули Углич и со своими многолюдными дворами отправились через Тверские земли вдоль Волги в сторону Ржева. При этом Андрей взял с собой свою семью. Михаил Борисович Тверской не препятствовал их передвижению.

Необходимо было срочно гасить скандал путем переговоров. Иван отправил к братьям во Ржев боярина Андрея Михайловича Плещеева, который незадолго перед тем ездил к Борису по делу об аресте Оболенского. Однако и на сей раз старика ожидала неудача. Братья отказались смириться с Иваном. Но и сидеть во Ржеве, ожидая нападения великокняжеского войска, было бессмысленно. Поразмыслив, мятежники «поидоша изо Ржевы со княинями и с детми, и бояре их и дети боярские лучшие и с женами и с детми и с людьми, вверх по Волзе к новгородским волостем» (18, 222).

Удивительное зрелище представлял этот странный караван, далеко растянувшийся по льду Волги. Словно целый народ поднялся со своих насиженных мест и, ведомый новым Моисеем, отправился на поиски Земли Обетованной. Какую землю они искали? Ту, где царит справедливость, где сильный не притесняет слабого, где заветы отцов почитаются превыше всего?.. Бедные странники! Если и вправду задумали они найти такую землю, — им пришлось бы до конца дней своих скитаться под этим холодным зимним небом…

В Москве между тем решили обратиться за помощью к испытанному миротворцу — Церкви. Князь Иван не захотел просить о помощи митрополита Геронтия, с которым у него уже давно сложились весьма неприязненные отношения. Миротворческая миссия поручена была ростовскому архиепископу Вассиану — авторитетному иерарху, искусному царедворцу, но при всем том — умному и мужественному человеку с проповедническим жаром в душе. Тот не заставил долго себя упрашивать.