Иван Грозный - [53]
Конечно, жаль, что этот "список речей" (если он в самом деле существовал) до нас не дошел. Это был бы источник исключительной ценности для специалистов по фольклору и истории языка. Но все же царь и бояре напрасно удивлялись: чуда не произошло. Селекции опричных и послеопричных лет не прошли даром, выработалась новая порода людей, окружающих трон. В живых и на свободе могли сохраниться либо те, кому наплевать на все, кроме чаши с вином, собак, срамных слов и песен, либо те, кто и в пьяном виде умеет крепко держать язык за зубами.
Верхушка господствующего класса, как видно, была не слишком озабочена судьбами страны, ее бедственным положением. А народ? Что ж, одновременно с пиром-сыском в палатах царь провел нечто вроде, говоря современным языком, зондирования общественного мнения. Он послал своих людей "слушать в торг у всяких людей речей и писати тайно". Правда, посетителей торга царь поить не стал: полагал, что там люди говорят достаточно откровенно и без дополнительных средств для развязывания языка. Если бы списки этих "речей" дошли до нас, они дали бы материал не только филологам, но и историкам, потому что, прочитав этот "список", царь "удивишася мирскому волнению". Так что в отличие от придворных народ не безмолвствовал, помышлял не о забавах, а о положении страны. В грозном "мирском волнении" можно было различить глухой ропот, далекое громыхание той гражданской войны, которая вспыхнет в стране через два десятка лет после смерти Грозного.
Ситуация осложнялась неудачей, которой кончилась Ливонская война. Царь явно недооценил своих противников. Вести изнурительную войну, требовавшую напряжения всех сил страны, одновременно против Речи Посполитой и Швеции оказалось невозможно. В самой Прибалтике успехам русского оружия на первых порах помогала поддержка эстонских и латышских крестьян, ненавидевших своих давних угнетателей-рыцарей Ливонского ордена. Но после захвата Ливонии русскими войсками немецкий феодальный гнет стал заменяться русским: эстонские деревни раздавали русским помещикам, которые эксплуатировали своих крестьян не меньше, чем их предшественники. И позиция коренного населения Прибалтики изменилась. Например, столица Ливонского ордена Венден (по-русски Кесь, ныне Цесис в Латвийской ССР) была взята польско-литовскими войсками при помощи плотника латыша, который открыл городские ворота заранее изготовленным ключом. Помогали ему и другие латыши.
В самой Речи Посполитой король Стефан Баторий, талантливый полководец и государственный деятель, сумел прекратить феодальные междоусобицы, привлечь на свою сторону запорожских казаков, укрепить дисциплину в войске. Его сильная армия двинулась походом на Русь, осадила Псков. Только героизм защитников Пскова во главе с воеводой князем Иваном Петровичем Шуйским спас Россию от унизительных условий перемирия. Но все же они были достаточно тяжелы. Война, продолжавшаяся с 1558 года, четверть века, кончилась ничем. Россия, правда, не уступила Речи Посполитой ничего из своих территорий, которыми владела до 1558 года, но и не приобрела ни клочка. Так за что же проливали четверть века кровь русские воины? Ведь целью войны было воссоединение входивших в состав Великого княжества Литовского украинских и белорусских земель и присоединение Прибалтики.
Еще тяжелее были условия перемирия со Швецией. Значительная часть побережья Финского залива, входившая в состав Новгородской земли, была потеряна Россией. Удалось сохранить лишь небольшой участок побережья возле устья Невы, где впоследствии был основан Петербург (впрочем, и эти земли пришлось отвоевывать Петру I, так как они перешли к Швеции после Смутного времени).
Таким образом, Россия в Ливонской войне потерпела поражение.
В 1584 году, 18 марта, не дожив нескольких месяцев до 54-х лет, царь Иван умер. Смерть могущественного правителя, сосредоточившего в своих руках всю полноту власти, всегда вызывает потрясение у современников. Часто рождаются слухи, что покойному властителю помогли уйти из жизни. Не исключение и Иван Грозный. О насильственной смерти Грозного сохранилось немало известий. Один из летописцев, составленных уже в XVII веке, сообщает о слухе ("нецыи же глаголют"), что царю "даша... отраву ближние люди". Другой младший современник, дьяк Иван Тимофеев, рассказывает, что Борис Годунов и племянник Малюты Скуратова Богдан Вольский, фаворит последних лет жизни Ивана IV, жизнь "яростиваго царя" прекратили "преже времени" и даже называет причину: "зельства (жестокости. - В. К.) его ради". Есть аналогичные известия и у иностранцев. Англичанин Джером Горсей пишет, что царь был удушен, голландец Исаак Масса утверждает, что Вольский положил яд в лекарство, которое он давал царю.
Так ли это? Мы не узнаем никогда. Все эти, казалось бы, независимые друг от друга известия доказывают лишь одно: в России XVI века действительно ходил слух о том, что царь Иван умер насильственной смертью.
Каким бы ни был конец тирана, его смерть открыла новую страницу отечественной истории. Хотя многие из последующих событий были обусловлены тем, что происходило в стране при царе Иване, это уже темы для других книг. Нам же предстоит завершить портрет царя Ивана Васильевича.
