Иван Грозный и воцарение Романовых - [8]

Челобитчики ликовали: ласков государь да милостив, тотчас же разрешит дела по правде-истине и справедливости.

Вдруг, к их изумлению, стрельцы быстро встали вокруг них. На нижних ступенях Красного крыльца появился богато одетый царский слуга и громко произнес:

– Великий государь, царь всея Руси Иоанн Васильевич жалует вас, холопишек своих, игрой перед его светлыми очами.

Хотя челобитчики слышали все, но ровным счетом не понимали: «Что за милость? Что за игра?»

Да враз прозрели: прямо к ним, сквозь строй расступившихся стрельцов, царские псари и конюхи вели на цепях, продетых сквозь ноздри, трех огромных медведей. Введя зверей в круг, поводыри тут же выпустили цепи из рук и нырнули за спины стрельцов, вновь сомкнувших кольцо и ощетинившихся бердышками и копьями.

Стоявшие на коленях мужики, опасливо оглядываясь на трех свирепых медведей и на поводырей, державших их на цепях, все же больше смотрели на государя и видели, как сверкают его очи и как пятна румянца выступают на его щеках. Заметили мужики, что и поводыри остановились и, замерев, не сводили с государя глаз.

Государь махнул платком, и вдруг поводыри отпустили из рук цепи, и медведи ринулись на стоявших на коленях просителей.

Кое-кто из челобитчиков успел вскочить на ноги и побежать к стрельцам, но те отбрасывали их к медведям копьями и бердышками, а кое-кто так и не успел встать с колен.

Дальше челобитчики уже ничего не помнили: медведи катали их по снегу, грызли и рвали, сдирали с голов скальпы. Слышался только хруст костей и придушенные вопли несчастных… И над всем этим – безумный смех юного государя…

Через четверть века, желая оправдать свою жестокость над беззащитными подданными, Иван писал князю Андрею Курбскому, бежавшему перед тем к враждебному польскому королю: «Что же до игр, то устраивал я их для того, чтобы он (народ) нас, своих государей, признал, а не вас, изменников, подобно тому как мать разрешает детям забавы в младенческом возрасте, ибо когда они вырастут, то откажутся от них сами или по советам родителей, к более достойному обратятся, или подобно тому как Бог разрешил евреям приносить жертвы – лишь бы Богу приносили, а не бесам».

И здесь Иван лукавит, объявляя «потеху» делом, угодным народу и даже – богоугодным.

Пожар в Москве весной 1547 года

Снова во дворце появились непотребные девки, причем многие пришли к царю по своей воле, чтобы снискать его милости и расположение к своим близким, ибо были среди них дочери, и племянницы, и сестры доброродных людей – стольников, окольничих, даже князей и бояр. Анастасия впала в немилость. Царь изредка допускал ее к себе и редко исполнял ее просьбы.

11 апреля 1547 года Анастасия попросила принять на службу во дворец своего родственника Василия Захарьина, и муж, почему-то рассмеявшись, согласился принять его завтра же.

На следующий день Иван велел быть Анастасии к столу, и она пришла, не увидев за столом ни одной женщины, зато сразу же усмотрела в углу столовой палаты одинокую фигуру в дурацком наряде и колпаке с бубенчиками.

Шут стоял, опустив голову и закрыв руками лицо.

– Васька Захарьин! – крикнул Иван шуту. – Подойди к столу, поблагодари царицу за милость. Это она упросила меня взять тебя на службу.

Шут, подойдя, произнес:

– Спасибо тебе, матушка-царица! Пожаловала и превозвысила ты и меня, и весь наш род. Однако же и ты, и сам государь зло горазды шутить, и вам бы обоим пристало шутами быть.

Анастасия лишилась чувств, а Василий Захарьин сразу же после обеда был выставлен один на один против свирепого медведя и умер в мучениях, растерзанный голодным зверем.

Слух о происшедшем в тот же день вылетел за стены Кремля, и когда назавтра, 12 апреля, вспыхнул в Москве пожар, его сочли за наказание Господне, ибо преступление было и кощунственным, и ужасным, и столь же ужасной должна была быть и кара небесная.

Так оно и случилось: этот пожар оказался страшнее всех других. Вся Москва, горевшая два месяца, превратилась в пепел и прах.

Вот какие подробности о пожаре приводит в книге «Из истории Москвы» В. В. Назаревский: «Весною, 12 апреля, выгорела часть Китай-города, примыкавшая к Москве-реке. Одна крепостная башня, служившая пороховым складом, взлетела на воздух с частью китайской стены. Затем, 20 апреля, выгорела часть посада около устья Яузы, на Болвановке, где жили кожевники и гончары. 21 июня вспыхнул новый, еще не виданный с изначала Москвы пожар. Он пошел от Воздвиженья на Арбат и сжег все Занеглименье. Поднявшаяся буря погнала отсюда огонь на Кремль: там загорелся верх Успенского собора, крыша царских палат, двор царской казны. Благовещенский собор с его драгоценными иконами греческого и русского письма (Андрея Рублева), митрополичий двор и царская конюшня.

Погорели монастыри – Чудов и Вознесенский, и погибли все боярские дома в Кремле. Одна пороховая башня с частью стены взлетела на воздух. Пожар перешел в Китай-город и истребил оставшееся от первого пожара. На Большом посаде сгорели: Тверская, Дмитровка до Николо-Грачевского монастыря, Рождественка, Мясницкая до Флора и Лавра, Покровка до не существующей теперь церкви св. Василия, со многими храмами, причем погибла масса древних книг, икон и драгоценной церковной утвари.