Иван Грозный и Стефан Баторий: схватка за Ливонию - [18]

Потери Ивана в Ливонии увеличились еще вследствие измены Магнуса, перебежавшего на сторону Батория. Почва для этого готовилась давно, еще с конца 1577 года, когда между королем и герцогом начались тайные переговоры. От имени Батория их вел виленский воевода Николай Радзивилл, который насоветовал королю отдать герцогу Ливонию в управление. К соглашению на этот счет стороны пришли в конце 1578 года.

Иван неожиданно оказался в очень непростом положении. Он, казалось, уже держал победу в руках, а теперь многое надо было завоевывать заново. О немедленном возвращении потерянного нельзя было и думать, так как пришлось отвлечься на шведов, которые летом 1578 года атаковали русских и причинили им немало вреда.

Только в октябре московские воеводы, отвоевав у шведов замок Оберпален, снова попробовали взять Венден. После непродолжительной осады им удалось разрушить стену крепости, но тут ей на выручку явился польско-литовский отряд под началом Андрея Сапеги и Матвея Дембинского. Соединившись со шведами, которыми командовал Георг Бойе, поляки и литовцы переправились через реку Аа. Русские бросились на врага, пытаясь оттеснить его назад, за реку, но безуспешно. Завязался жаркий бой, в котором соединенным польско-литовско-шведским силам сопутствовал успех. Русские имели численное превосходство[23], но сражались беспорядочно. В результате часть русского войска была обращена в бегство, причем с поля битвы бежал и главный воевода, князь Иван Юрьевич Голицын. При этом русские воины, оставшиеся на поле сражения, засели в окопах и мужественно дрались всю ночь; только наутро после отчаянного рукопашного боя, уже оставшись в значительном меньшинстве, они сложили оружие; в этом бою убито было несколько русских воевод и много простых воинов[24].

Враги завладели русским лагерем, всей артиллерией[25], захватили в плен девять воевод и множество солдат, но сами потерпели урон незначительный[26]. Русские пленные отправлены были к королю в Гродно, а пушки — в Вильну.

Но это была еще не война, основные силы обеих сторон еще только готовились к схватке. Иван даже послал к королю гонца Андрея Тимофеева с предложением начать новые переговоры относительно Ливонии. Правда, перед этим он после совета с боярами и духовенством решил идти «на немецкую и литовскую землю». Решительности царю придал доклад великого посольства, возвратившегося из Кракова. Послы доносили, что Баторий идет к московским границам, но следуют за ним немногие охочие люди из литовской шляхты, из польских же панов и шляхты никто не идет. «Король говорил панам, чтоб шли с ним всею землею в Ливонию доступать тех городов, которые Москва захватила, но паны ему отговаривают, чтоб он и в Ливонию не ходил, а послал бы наемных людей защищать те города, которые за ним, а над другими промышлять. А во всей земле — в Польше и Литве, у шляхты и у черных людей, у всех одно слово, что у них Стефану королю на королевстве не быть, а пока у них Стефан король на королевстве будет, до тех пор ни в чем добру не бывать, а сколько им себе государей ни выбирать, кроме сыновей московского государя или датского короля, никого им не выбрать; а больше говорят во всей земле всякие люди, чтоб у них быть на государстве московского государя сыну».

Похоже, что послы докладывали царю не столько реальное положение дел, сколько то, что ему было приятно услышать. Баторий вряд ли уговаривал панов, чтоб они шли с ним «всей землей» в Ливонию, потому что понимал непригодность земского ополчения для военного дела. Паны же не могли отговаривать Батория идти в Ливонию, потому что сейм 1578 года согласился на установление налогов только при условии личного участия короля в войне. О низложении Батория говорили лишь немногочисленные его противники. В общем, сведения посольства были ложны, а между тем на них Иван строил свои завоевательные планы относительно Ливонии и Литвы; эти сведения вселили в него уверенность, что можно будет легко осуществить задуманное предприятие.

Иван собрал громадное войско: численность его доходила, по словам папского нунция Калигари, до 200 000 человек; один только царский полк включал 40 000 воинов. Но эта исполинская масса людей была плохо организована и дисциплинированна, чужда тому военному искусству, которое приносило победы Баторию. Что особенно важно, она не имела хорошего руководителя, каким для своего войска являлся Баторий, проницательный, в высшей степени даровитый или даже, как утверждают некоторые историки, гениальный стратег. У Ивана не было плана военных действий, тогда как польский король имел планы на случай любого развития событий. Царь принял решение идти «на немецкую и литовскую землю», но шел он во главе вооруженной толпы; и он сам, и почти все его командиры не имели понятия о тактике и стратегии. В результате, предприняв наступательную войну, он тут же, не сразу это осознав, вынужден был перейти к обороне, хотя замыслы Батория были ему в целом известны заранее[27].

Силы Батория были гораздо меньше — около 60 000 человек. Но всеми ими король не мог воспользоваться: ему пришлось отрядить часть людей ради создания совместного отряда со шведами, с которыми он желал поддерживать дружественные отношения и мечтал заключить военный союз; еще некоторое количество солдат было оставлено для защиты крепостей внутри страны; таим образом, в распоряжении короля оставалось немногим более 40 000 человек