Итоги опроса - [2]

Младен стал оправдываться научным подходом.

- Опрос рассчитан на определенный возраст, на женщин, уже приобретших некоторый опыт. Имеются в виду работающие женщины от двадцати двух лет и старше.

- Да это просто глупости, - рассмеялась Катарина.

Младен добросовестно что-то записывал. Вполне возможно дословно "это просто глупости". А может, только делал вид, что пишет - просто водил карандашом по бумаге.

- Как вы, например, относитесь к стеатопигии? Отрицательно?

- У кого как, - сказала Катарина, которая понятия не имела, что такое стеатопигия и тем более как она к ней относится. Но ответила решительно, даже с раздражением: слишком беспардонным ей казалось то, что этот мальчишка таким образом выявляет ее неискушенность.

- Представьте себе человека, - не отступал Младен, - вам дорогого и близкого. Ну мужа... или друга... кого-то в этом роде.

- Нет у меня ни мужа, ни друга.

- Вы что же, живете совсем одна? - удивился Младен, осматриваясь по сторонам, точно после такого признания ее квартира предстала перед ним совсем в ином свете.

- Да, совсем одна, - подтвердила Катарина и тоже окинула взглядом свою кухню. И вдруг ощутила себя такой одинокой, одна, без мужчины с твердыми бицепсами, без этой самой стеатопигии. Одинокая работающая женщина, старше двадцати двух лет, с очень скромным любовным опытом и возможностями, чтобы оценить мужские достоинства... А на улице стужа. Кто же пойдет сюда в эту стужу, кроме невзрачного парня с глупыми, бередящими душу вопросами, на которые ему никто не захотел отвечать. Как будто так уж важно, у кого какой живот, какой процент волосатости на теле или величина члена; для женщины важно другое - чтобы с ней кто-то просто был.

- Все это глупости, - сказала она Младену, - все эти ваши физические особенности. Конечно, если кто-то кому-то нравится, по-настоящему.

Младен положил на стол карандаш, вздохнул, взгляд его потух, словно погрузился в туман, поглотивший весь почерпнутый им из опросов и жизни опыт.

- Все женщины так говорят, - сказал он. - И все же... все же выходит-то наоборот. Если бы было так, кто-нибудь, например, и меня мог бы считать своим мужчиной. Я хочу сказать - привлекательным, желанным. А это не так... сами видите. Не так.

Он осмотрел себя, стараясь заглянуть куда-то внутрь, словно был сверху облеплен неким чуждым для него уродством. Катарина невольно усмехнулась.

- Я думаю, некрасивых мужчин нет, - открыла она дискуссию. - Каждый отыщет кого-то, кому он нравится. В каждом есть своя изюминка. Человека надо только как следует узнать.

- Нет, - ответил Младен. - Я, например, никому не понравлюсь. Ни вообще женщинам, ни какой-нибудь конкретно. На словах для всех женщин эти "физические данные" не важны, но сами видите, вам бы, например, и в голову не пришло, чтобы я... чтобы и меня, ну только так, к примеру... чтобы и со мной...

Он запутался, почти готовый расплакаться над этой чашкой, над опросом, над самим собой.

- Вот выдумали, - испуганно забормотала Катарина, - да я вас первый раз в жизни вижу.

- Я это сказал только так, к примеру. Но даже и для примера: вы видите меня первый раз и сразу же знаете - последний! Тогда откуда же вы это узнаете?! А мне хочется быть таким мужиком, который понравился бы женщине с первого взгляда. Хоть одной женщине. Да не выходит! Значит, сами видите, существуют какие-то объективные физические критерии, по которым...

Катарина почему-то обиделась.

- Ну что вы тут расхныкались! Раньше или позже каждый кого-нибудь найдет! - сказала она с вызовом. И тут же подумала: чего это я на него набросилась? Так все говорят, значит, так оно и есть. А разве это правда, что каждый найдет? Разве это правда, что раньше или позже каждый найдет кого-нибудь? Надо только подождать. А может, люди испокон веков просто обманывают себя? А теперь и я повторяю эту привычную ложь, а сама никого не нахожу, потому что этому кому-то неоткуда взяться, а в конце концов, как и другие, ухвачусь за первого, кто подвернется.

- Вы знаете, почему в журнале "Женщина и мир" меня послали проводить этот опрос?

Катарина посмотрела на него и улыбнулась, обрадовавшись, что он переменил тему разговора.

- Не сказала бы, что вы уж очень подходите для такого дела.

- Проводить такие опросы посылают только девушек-студенток. Из парней взяли одного меня. Считают, что я не опасен, что, опрашивая женщин, не буду злоупотреблять. Не потому, что не захочу, а просто не смогу. Вам ясно?

- Ну что вы, - сказала Катарина.

Студент весь сник - этакая никому не опасная горсточка мужского невезенья: ему вдруг стало очень жалко самого себя. Он высказал все, что наболело, и опять ему представились страшные джунгли, где разгуливают красавцы и красавицы, холодный неуют комнаты, где он снимал угол и где неотступно мечтал о мужских достоинствах: о бицепсах, налитых, как толстая колбасина, о кулаках огромных, словно пудовая гиря.

- В конце концов мужчина теряет веру в себя, - заключил он. - Я, например, просто не верю, что какая-нибудь женщина может заинтересоваться мной.

- Кто это вам сказал? - неожиданно проговорила Катарина. Голос ее звучал как-то глухо. В нем слышалось сочувствие к нему и себе. Она встала, вытянув вперед руку, будто для того, чтобы убрать со стола чашку, но вместо этого обхватила молодого человека за голову, беспомощно и безнадежно замотавшуюся на высоте ее груди, которая для кого-то должна была стать чем-то, и начала распахивать халат его головой с влажным носом и дрожащими губами.