Итоги, 2013 № 28 - [10]

Рутинной спецработой на местах занимались и многочисленные платные и добровольные помощники спецслужб, засыпавшие «центр» доносами. Как именно организовывался «бдительный контроль», становится ясно на примере наставлений Бенкендорфа лейб-гвардии Драгунского полка поручику Шервуду-Верному: «1) Обратить особенное ваше внимание на могущие произойти без изъятия во всех частях управления и во всех состояниях и местах злоупотребления, беспорядки и закону противные поступки. 2) Наблюдать, чтобы спокойствие и права граждан не могли быть нарушены чьей-либо личной властью и преобладанием сильных лиц или пагубным направлением людей злоумышленных. 3) Прежде чем приступить к обнаружению встретившихся беспорядков, вы можете лично сноситься и даже предварять начальников и членов тех властей или судов или те лица, между коих замечены вами будут незаконные поступки, и тогда уже доносить мне».

Под каток спецслужб попало и «наше все» — Александр Сергеевич Пушкин. Весной 1834 года поэт узнал, что его личная переписка просматривается III Отделением и передается на самый верх — «высочайшему цензору». В дневнике поэт записал: «Какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться».

Государева идея

Любая историческая аналогия в России приобретает свой неповторимый колорит. Вот недавно у нас имела место демократия с приставкой «суверенная», а при Николае Павловиче оформился политический строй, тоже не виданный в Европах: народно-православное самодержавие. Именно в те времена в ответ на «дерзости» европейских революционеров родилась российская официальная идеология, согласно которой русскому народу противно все, что происходит на Западе, ибо у него есть особый путь.

Хрестоматийная формула впервые была изложена в 1833 году в циркуляре министра народного просвещения Сергея Уварова: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование, согласно с высочайшим намерением августейшего монарха, совершалось в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности». Самое забавное, что граф Уваров являлся завзятым либералом-западником. Но служба есть служба.

Свою задачу на посту министра Уваров видел так: «Мы живем среди бурь и волнений политических. Народы изменяют свой быт, обновляются, волнуются, идут вперед… Но Россия еще юна, девственна (это про страну, которой стукнуло почти 1000 лет. — «Итоги») и не должна вкусить, по крайней мере теперь еще, сих кровавых тревог… Если мне удастся отодвинуть Россию на пятьдесят лет от того, что ей готовят теории, то я исполню свой долг и умру спокойно». Сказано — сделано. Ровно через 50 лет после смерти Сергея Семеновича случилась первая русская революция.

По мысли николаевских идеологов, русские люди глубоко религиозны и бесконечно преданы престолу. Им милее послушание и смирение, нежели свобода и равенство перед законом. Причем, по мнению историка Михаила Погодина, эта тенденция пошла еще от Рюрика, когда варяги пришли к нам, избранные по нашей охоте, по крайней мере сначала, не так, как западные победители и завоеватели, — первое существенное отличие в сути, в сердцевине русского государства, отличительной чертой русского народа стало признание и поклонение иноземной верховной власти. В издаваемом Погодиным журнале «Москвитянин» он писал, что «словене были и есть народ тихий, спокойный, терпеливый», они «всегда довольны своей участью».

В свою очередь историк Сергей Соловьев за идеологическими экзерсисами Уварова не видел ничего, кроме пустой болтовни: «Он не щадил никаких средств, никакой лести, чтобы угодить барину (императору Николаю); он внушил ему мысль, что он, Николай, творец какого-то нового образования, основанного на новых началах, и придумал эти начала, то есть слова: православие, самодержавие и народность; православие — будучи безбожником... самодержавие — будучи либералом; народность — не прочитав в свою жизнь ни одной русской книги... Люди порядочные, к нему близкие... с горем признавались, что не было никакой низости, которой бы он не был в состоянии сделать, что он кругом замаран нечистыми поступками. При разговоре с этим человеком, разговоре очень часто блестяще-умном, поражали, однако, крайние самолюбие и тщеславие; только, бывало, и ждешь, — вот скажет, что при сотворении мира Бог советовался с ним насчет плана».

Как бы то ни было, Николай Павлович пришел в восторг от идей своего «серого кардинала» и стал повсеместно насаждать народность. Государь принялся часто говорить со своим окружением по-русски (до того придворным языком был исключительно французский). По оценке Пушкина, без ошибок. При этом великая княжна Александра, младшая дочь Николая, русский язык так толком и не выучила. На придворных балах военные в «русифицированных» мундирах кружили дам в сарафанах и кокошниках.

Народность следовало подкрепить ярким символом, и он быстро сыскался. Во время посещения Костромы в 1835 году Николай I распорядился воздвигнуть памятник Ивану Сусанину «во свидетельство, что благородные потомки видели в бессмертном подвиге Сусанина — спасении жизни новоизбранного русской землей царя через пожертвование своей жизни — спасение православной веры и русского царства от чужеземного господства и порабощения». По совету государя композитор Глинка отказался от первоначального замысла назвать свою новую оперу «Иван Сусанин». В результате на афишах было начертано: «Жизнь за царя». Раздавать звания народных артистов и вручать государственные премии тогда еще не догадались, поэтому на премьере оперы Николай I в знак одобрения даровал композитору бриллиантовый перстень.