Итоги, 2013 № 09 - [31]

Вот и в прошлом году премию в миллион рублей «За выдающийся вклад в развитие изобразительного искусства» получил Зураб Церетели. Хотя клан Церетели поощряет не реалистическое, а модернистское творчество, и самого себя Зураб, как известно, сравнивает не с Пластовым и Решетниковым, а с Ван Гогом и Пикассо.

Премия Аркадия Пластова — не единственная затея, призванная возродить на российской почве соцреализм. В 2011 году меценатом Алексеем Ананьевым был открыт Институт русского реалистического искусства. В самом центре Москвы на площади 4,5 тысячи квадратных метров разворачивается экспозиция того, что владелец считает «национальной реалистической школой ХХ века», то есть все тот же соцреализм. Рамы заказали итальянские, подвыцветшую живопись освежили французскими лаками. Теперь нам демонстрируется «Библия глазами соцреалиста» — так названа проходящая там выставка гения социалистического официоза Гелия Коржева.

Сегодня на манеже

Другим знаковым событием стала серия выставок советского искусства, организованная Мариной Лошак. Известный куратор и искусствовед, сделавшая карьеру на изучении русского авангарда, в прошлом году г-жа Лошак стала арт-директором музейно-выставочного объединения «Столица», куда вошли «Манеж», «Новый Манеж», «Рабочий и колхозница». Все помнят, как Большой Манеж деградировал в лужковские времена до ярмарок меда и меха, перемежаясь с запредельной роскошью антикварных салонов и ярмарок миллионеров. Теперь все три муниципальные выставочные площадки были переориентированы на художественные цели. В Малом Манеже прошла выставка «Советский неореализм». Кстати, такого термина до сих пор не существовало. Некоторые критики считают, что куратор Семен Михайловский этим неологизмом до небес вознес скромные дипломные опусы студентов Ленинградского института живописи имени Репина выпусков 1960-х годов. Куратора увлекла идея показать зрителю, что эпоха оттепели сказалась во всем. В академических штудиях, по его выражению, зазвучали «нотки гуманизма». Михайловский отмечает первые признаки очеловечивания советского гомункулуса, которого, добавим от себя, в виде монстра и дебила в эти же годы рисовал выдающийся ученик той же академии Олег Целков, изгнанный из этого храма искусств за формализм.

Выставка «Советский дизайн 1950—1980-х», по убеждению ее куратора Алены Сокольниковой, должна была убедить российскую публику, уже наполовину состоящую из людей, не помнящих эпохи тотального дефицита, что в СССР тоже был дизайн. К слову, в общей сложности экспозицию посетили более 150 тысяч человек. Очереди в здание Манежа напоминали очереди за дефицитными товарами в СССР. Для сравнения: крупнейшую выставку Пабло Пикассо в ГМИИ имени Пушкина посетили 300 тысяч человек. Наконец, выставка «Венера Советская» представляла образ нашей женщины, не очень меняющийся от сталинизма до брежневского застоя. Все выставки обставлены торжественно и задекларированы как новый взгляд на советское художественное прошлое.

Однако рамки тоталитарного искусства не могут охватывать все советское, от авангарда до перестройки. Было другое искусство, позитивно-идеологическое, которое, однако, не вписывается в мировые тенденции. На перечисленных выставках представлено как раз такое средненькое искусство. Это не брутальный росчерк сталинизма и не сопротивление ему, а нечто среднее — искусство вечных троечников. Впрочем, проблема даже не в том, по какой причине этих троечников выставляют. Вопрос в другом: почему народ на эти выставки валит? И ведь это далеко не ветераны госбезопасности, ностальгирующие по прекрасному далеку. Совок оказался востребован в первую очередь тем классом, который у нас принято называть креативным. И дело не только в том, что нынешние глазуновы и шиловы вышли из советской шинели. Возможно, интерес к хрущевско-брежневскому совку — это форма протеста тех, кто разочаровался и в «болотных», и в «поклонных». Ведь, любуясь металлургами времен застоя, зритель тешит себя одной нехитрой мыслью: прошло всего несколько лет, и этот кошмар закончился бесследно. А потом, вглядываясь в лица шиловских портретов и церетелевских истуканов, отыскивает в них признаки скорых и неминуемых перемен в нашей нынешней жизни.

Впрочем, это всего лишь одна из версий...

На сопках Маньчжурии / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга

На сопках Маньчжурии

/ Искусство и культура/ Художественный дневник/ Книга

Вышла в свет книга Евгения Анташкевича «33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине»

 

Когда-то давным-давно, на излете смутных 90-х, в России завелся книжный тренд — умная беллетристика. Считалось, что литература идей и литература развлечения до поры до времени существовали как вода и масло, то есть почти не смешиваясь. В связи с чем новый русский интеллигент испытывал моральные страдания и танталовы муки: читать запоем большую литературу ему было уже трудновато (хотя бы из-за недостатка времени), а легонькую словесность — все еще стыдно. Тогда явился Борис Акунин и принес с собой метод написания романов, одновременно занимательных и познавательных. Серьезных конкурентов на этом пути ему не встретилось, и он быстро обрел эксклюзивный статус человека-жанра. А акунинская проза сама по себе стала неким литературным критерием…