Итоги, 2012 № 50 - [44]

— Знаем и таких: Тухманов, Зацепин…

— Пожалуй, да… Попробуй поиграй в ресторане практически без остановок с семи вечера до двух часов ночи. Причем играй то, что тебя просят. Американскую песню, французскую, еврейскую, блатную… Если не знал какую-то песню, то к следующему вечеру ее заучивал. Я же еще и пел! Приходили Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Иосиф Бродский, Милош Форман, Лайза Миннелли… И со всеми я пел, для всех играл. Я горжусь тем, что выдержал, выстоял. По большому счету я благодарен Америке. Она дала мне такое знание мира, которое я не получил бы никогда, живя в России и появляясь в Штатах только наездами. Это дорогого стоит.

— И что сейчас? Неужто не осталось в Америке никаких зацепок?

— Уже давно не живу в Америке, но часто бываю там. А как иначе? Ведь мой сын и два внука живут в Нью-Йорке. Левушка стал известным музыкантом, тоже композитором. Прекрасно пишет для театра и кино, работал с самим Фрэнсисом Фордом Копполой. Делал аранжировки для известного рэпера Jay-Z, мужа певицы Бейонсе. У него свой ансамбль… В России театральный и кинокомпозитор имеет весьма скромный заработок, а в Америке, если пишешь для кино, ты в полном материальном порядке. Я счастлив за сына, который пошел в американском профессиональном признании дальше меня. Ужасно хочется смотреть, как растут внуки, но большей частью я вынужден наблюдать за ними по «Скайпу». Внуки уже привыкли. «Где дедушка?» — «Вот он!» — и показывают на компьютер. Поэтому я каждый год три-четыре месяца провожу в Нью-Йорке и вообще в Америке.

— И все-таки чего обратно-то, в Москву, рванули?

— В принципе мог бы продолжать жить там. Я многое успел сделать. Помимо спектакля в Филадельфии написал музыку для нескольких спектаклей. Писал и для кино. Придумал и целый фестиваль русского кино в Нью-Йорке. Он до сих пор продолжается, а я являюсь его отцом-основателем. У меня был свой театр — «Блуждающие звезды». В нем, скажем, играла Елена Соловей… Но в какой-то момент, к 2000 году, я вдруг почувствовал, что все это мелко. Как будто я какой-то студент, который с утра до ночи без устали бегает и суетится. А мне было уже за пятьдесят… Драйва не чувствовалось для этой беготни. Бессмысленно! В русском комьюнити Нью-Йорка я был звездой, все меня знали, но для американцев по-прежнему оставался ноликом без палочки.

Мне тогда не без причины вспомнилась притча Франца Кафки из романа «Процесс». Некий тихий человек приходит в офис. Обращается к швейцару: «Мне нужно попасть к вашему начальнику». А швейцар в ответ: «Посидите». Проходит час: «Ну, уже можно?» «Нет, вам придется подождать». Проходят три часа, день, год, десятилетия… Он сидит на этом стуле всю жизнь. И уже старый, с седой бородой, посетитель в отчаянии спрашивает швейцара: «Когда-нибудь вы меня пустите туда?» И сжалившийся над бедолагой швейцар, так и быть, отвечает: «Ладно, я раскрою вам тайну. Здесь даже двери нет. Вы ждали всю жизнь зря, сюда даже войти нельзя».

Такая же и у меня была ситуация: дверей не было, я ждал чего-то, что при всех раскладах не могло случиться. Америка не любит чужих. Когда мне приводят в пример Барышникова, Бродского и Ростроповича, я говорю, что это исключение из правил. И вообще, чтобы внедриться на Западе, наш человек должен попадать туда исключительно после скандала в России. Так, Владимир Набоков тоже долго бился в эту же самую дверь. И если бы не «Лолита», его вряд ли признали бы сперва в Америке, а затем и во всем остальном мире. Он так бы и остался безвестным преподавателем колледжа, пишущим романы в ванной комнате верхом на унитазе.

В год миллениума стеклись три обстоятельства. Во-первых, мне поступили два заказа из России. Сергей Проханов в московском Театре Луны загорелся идеей поставить спектакль по Набокову — «Камера обскура». Во-вторых, кинорежиссер Дмитрий Барщевский позвонил и предложил мне написать музыку к «Московской саге», телесериалу по роману-эпопее Василия Аксенова. Плюс еще третье обстоятельство — разрушение нью-йоркского Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года, которое больно ударило по мне чисто физически. В момент катастрофы я оказался рядом. На крыше здания, где у меня находился офис, нашли обломки того самого проклятого самолета-тарана. Причем я сам находился буквально на миллиметр от смерти: как раз ехал в метро в районе катастрофы. Мой поезд почему-то затормозили и отогнали назад, а тот, который пошел вместо нас, попал под крушение — ведь метро завалило. Случайность, конечно, но она спасла мне жизнь. А офис был разрушен, погибли компьютеры со всей информацией… Я расценил это как знак: надо уезжать.

— Ждала ли тебя родина?

— Мне злорадно в Москве говорили: «Зря возвращаешься. Тебя никто не помнит… Чтобы попасть на телевидение, здесь надо платить огромные деньги». Но я решил попробовать… И, сняв квартиру в Москве, не ленясь, ходил каждый вечер куда-то — будь то открытие выставки или бутика. Куда звали, туда и ходил. В конце концов столичная тусовка начала меня замечать. Потом стали отмечать, что я и говорю довольно внятно. Пошли приглашения на телевизионные ток-шоу. Короче, в меня в Москве поверили. Тусование, как ни странно, это часть профессии.