Итоги, 2012 № 42 - [14]

Так вот, я вышел в восемь утра из местного КПЗ и, получив под расписку семь рублей двадцать пять копеек, должен был отправиться на поиски работы и жилья. Я зашел в первую подвернувшуюся чайхану, где съел глазунью и выпил залпом полстакана водки, поддавшись уговорам буфетчицы, от нее же я узнал, что на мясокомбинате неподалеку требуются рабочие. Пойду, думаю, может, и небольшие деньги там платят, но хоть сытым буду всегда. Дойдя до мясокомбината, я увидел на проходной двух мужчин, один из которых заливисто рассказывал другому веселую историю на казахском. Как выяснилось позже, это и был директор мясокомбината Георгий Матвеевич. Тогда при знакомстве я, наверное, представлял собой жалкое зрелище. Измученный этапом, наголо стриженный, в мятой латаной гимнастерке и потрепанных широких брюках, сползающих на рваные ботинки, весь взмокший от пота, да к тому же еще и немного поддатый. Но, несмотря на мой внешний вид, он мной заинтересовался, а когда узнал, что я учился на юриста, сразу же потащил к себе в кабинет, позвал главного бухгалтера и велел ему взять меня в штат бухгалтерии за счет цехового персонала. А заодно директор комбината приказал купить мне костюм, сорочку, ботинки — чтобы я был похож на юриста, а не на зэка.

Ну а первым делом стал иск воинского склада Красноярского УВД к нашему комбинату и железной дороге на сумму около полутора миллионов рублей. Как оказалось, в середине лета комбинат отгрузил в Красноярск эшелон с солониной. Сейчас мало кто помнит, а тем более знает этот старый способ хранения мяса. В те годы на мясокомбинатах были небольшие и слабые холодильники, а в Казахстане, где забой скота происходил главным образом осенью, хранить его долго можно было только в соленом виде. Однако технология засолки мяса и условия его хранения — дело тонкое. Даже незначительные нарушения технологии приводили к тому, что оно просто протухало.

Лето в тот год было жарким. Вместо восьми дней эшелон находился в пути двенадцать. Неудивительно, что cолонина прибыла на станцию назначения тухлой. Руководители склада послали телеграммы в МВД Казахстана, Минмясомолпром, обвиняя руководителей мясокомбината во вредительстве. Началась проверка. Судьба руководства комбината висела на волоске, попахивало большими сроками, а то и высшей мерой. Я подошел к вопросу основательно и, изучив материалы дела и специальную литературу, зацепился за факт, который известен почти каждому обывателю: до определенного срока хранения продукта его качество ухудшается медленно, но потом наступает момент, когда он портится очень быстро.

Так вот, мне удалось вычислить, а потом и доказать в суде, что, если бы эшелон прибыл в Красноярск вовремя, о порче солонины не могло быть и речи. Значит, во всем виновата железная дорога. Такая позиция обрекала комбинат на сражение в суде не только с грозным военскладом, но еще и с влиятельным Министерством путей сообщения.

Поэтому я предложил изменить тактику: постараться превратить железную дорогу из противника в союзника. Мне удалось доказать с помощью специалистов-экспертов, что просрочка доставки груза на несколько дней хотя и способствовала порче солонины, но продукцию еще можно было спасти. Окончательно же солонина испортилась после прибытия эшелона в Красноярск, где военсклад на неделю задержал разгрузку вагонов. Это была первая в моей жизни победа.

— Начальство оценило победу?

— Даже и говорить нечего — Георгий Матвеевич оценил мои заслуги и наградил по-царски. Ну а после и помог мне получить образование, он устраивал мне командировки в Алма-Ату, чтобы я мог окончить там юридический институт, предварительно уладив этот вопрос с местным УВД. Я же был ссыльный, а значит, не мог выезжать за пределы поселения. Помню, как по злой иронии судьбы мне на госэкзамене по уголовному праву достался вопрос о существующих у нас мерах наказания. Отчеканив все остальные меры наказания, я, дойдя до ссылки, замялся и в конце концов огласил зал ответом, что, хотя Уголовным кодексом предусмотрен максимальный срок ссылки три года, на практике действует секретный указ Президиума Верховного Совета СССР, предусматривающий бессрочное вольное поселение. «Достаточно, — поспешно прервал меня председатель экзаменационной комиссии, — о секретных нормативных актах на экзаменах говорить не обязательно». В Москве уже после реабилитации я окончил второй институт, защитил диссертацию и вступил в Московскую городскую коллегию адвокатов.

— В адвокатских кругах у вас стойкая репутация строптивого адвоката, некоторые вас даже так называют. Это почему?

— Прозвище Строптивый Адвокат я получил, когда занимался громким делом Олега Ш., всколыхнувшим общественность благодаря публикациям в «Литературной газете» и «Правде». Оно стало высшим показателем того, как работает у нас закон, а точнее, того, как он у нас служит отдельным личностям. Именно в этом деле мне пришлось проявить максимальное упорство. Это дело впоследствии вызвало такую бурю событий, которые хорошенько встряхнули органы МВД и всю нашу Московскую коллегию адвокатов. Я взялся за него поначалу из чисто профессионального интереса. С виду оно казалось незамысловатым. В городе Щелково шестнадцатилетний подросток со своей возлюбленной по имени Алла явился с повинной в милицию, утверждая, что именно он виновен в преступлении, которое взбудоражило накануне весь город: в канаве с десятью ножевыми ранениями был найдет труп таксиста. Девушка призналась в соучастии в убийстве только из-за любви к мальчишке. Все это было бы похоже на историю Бонни и Клайда. Но Олег был щуплым и физически неполноценным парнем — одна нога у него была короче другой, и он просто не смог бы справиться со здоровенным сорокалетним мужиком. По версии обвинения Олег, никогда не водивший автомобиль, отогнал машину убитого из Щелкова аж в Ярославль! Алла была, как говорится, первой девкой на деревне и на Олега — ноль внимания. Ее родня гоняла юнца, но когда произошло убийство, они резко изменили свое отношение к подростку. Девушку через несколько дней освободили, Олег взял вину на себя. Мать же его была уверена в невиновности сына, и я ей поверил. После ознакомления с материалами дела для меня самооговор подзащитного стал и вовсе очевиден. В заключении судмедэксперта, в частности, говорилось, что ранения были нанесены разными ножами — на одежде Олега не обнаружены следы крови. Мне все было ясно, но я решил не давить на парня, моя задача заключалась в другом — показать и доказать парню гибельность избранной им позиции. Придерживаясь своей тактики, я заявлял одно ходатайство за другим: о проведении очных ставок Олега с Аллой, о дополнительном допросе матери убитого таксиста и так далее. За это время при ознакомлении с материалами дела Олег убедился и в неверности своей любимой Аллы, и в коварстве ее родственников — мамы и брата по фамилии Анашкин, который — внимание! — работал в милиции.