Итоги, 2012 № 28 - [15]

— Тем не менее вы согласились сыграть военную журналистку.

— Решение о постановке пьесы Маргулиса принималось год назад. Общество пребывало в глубокой спячке. Пьеса и роль мне понравились именно тем, что давали основания задавать вопросы не другим, а в первую очередь самой себе. Есть ли вообще грань и, если есть, где она проходит, когда твои действия, направленные на созидание, на помощь, вступают в противоречие с общепринятой моралью? Моя героиня не остановилась, снимая мать, прижимающую к себе убитого взрывом ребенка. Хотя женщина просила не делать этого. Сара что — моральный урод? Нет, она журналист, и эти кадры — ее способ сообщить миру о катастрофе, которую одни люди творят с другими. Сара понимает, что может это сделать, лишь рассказывая о чужом горе. И подспудно зарабатывает на этом себе имя. Если тут поставить точку, говорить не о чем. Принципиально важно иное: как сделать, чтобы люди, узнав о том, что происходит, эмоционально ответили на боль постороннего человека, нашли силы подумать о нем и защитить. Тогда, возможно, в другом месте ребенок не погибнет от взрыва. Нас, тех, кто занимается благотворительностью, часто упрекают, будто стараемся ради репутационных очков, хотим набрать висты. Никогда не комментирую такие высказывания. В большинстве случаев их озвучивают те, кто сам ничего не делает.

— Иными словами, Сара — это вы, Чулпан?

— Не гожусь ей в подметки. Нет, для меня это была возможность разобраться в не дающих покоя вопросах. Но сначала предстояло понять суть профессии военного журналиста. Она не терпит поверхностного отношения. Требовалось максимальное погружение. Или же совсем не стоило браться за роль. Очень помог Юрий Козырев, который четверть века снимает во всех горячих точках планеты. Он уникальный человек, его снимки по праву известны в мире. Счастлива, что познакомилась с Юрием сама и познакомила с ним команду нашего спектакля. С его помощью разобрались, что стоит за словами и поступками персонажей «Скрытой перспективы».

— Спектакль посвящен памяти Анны Политковской, Мари Колвин и других журналистов, погибших при выполнении профессионального долга. Вы ведь общались с Мари по телефону?

— Ее номер подсказал Марк Франкетти, московский корреспондент Sunday Times. Я тогда ничего не знала о Колвин, не подозревала, что она одна из самых известных военных корреспондентов в мире... Тем не менее позвонила в Лондон и на своем, прямо скажем, специфическом английском попыталась быстро-быстро объяснить, что есть в Москве театр, где собираются ставить такую-то пьесу. Очень волновалась, понимая, что буду нелепо слышаться, но Мари отнеслась к моим расспросам с максимальной открытостью. Мы условились, что созвонимся по Skype еще раз, когда начнутся репетиции. В начале марта уже этого года стала набирать номер Колвин, но несколько дней никто не отвечал. А потом Марк сказал, что 22 февраля Мари погибла в Сирии, куда пробралась нелегально. На дом, из которого она вела репортаж, сбросили четыре бомбы... Я не смотрю телевизор и дозированно пользуюсь Интернетом, может, поэтому новость о гибели английской журналистки пришла ко мне с опозданием... Потом я прочитала много репортажей Мари и поняла: менее всего ее интересовала война. Она думала и писала о людях, ставших вольными или невольными жертвами. Такое же отношение я увидела у Анны Политковской и вдруг осознала, как эти две женщины похожи.

— У вас не возникло чувство, что военные репортеры подсаживаются, как на наркотик, на пули, свистящие у виска? Такие, знаете, адреналинщики, которым скучно жить без экстрима.

— Самая распространенная точка зрения. Категорически не могу с ней согласиться! Очень удобно: не пытаться понять поступки другого человека, а списать все на зависимость. Я и про себя слышала подобное. Даже от очень чутких и талантливых людей. Земфира, когда звала ее принять участие в нашем благотворительном концерте 1 июня, тоже сказала: ты, Чулпан, мазохистка и получаешь кайф, видя больных детей, наблюдая за их трагедией.

— Отказалась петь?

— Нет, пришла, выступила, спасибо ей большое. Земфира — тонкий, неравнодушный человек, но я часто сталкиваюсь с подобным: «Зачем тебе это надо?»

— Выходит, для вас ключевой момент спектакля, когда Джеймс, муж, спрашивает Сару, верит ли она, будто ее снимки могут что-то изменить? И слышит в ответ: «Да».

— Так и есть... Надо понимать: за этим «да» стоят не наивность и пионерский задор. Это невозможность избавиться от чувства личной ответственности. Делаешь, сколько можешь, не перекладывая ношу на плечи другого. На премьеру приходила директор фонда «Подари жизнь» Катя Чистякова. Молоденькая девушка, красавица. В прошлом сентябре умерла Галина Чаликова, прародитель фонда, инициатор его создания, и хрупкая Катя взвалила на себя неподъемную махину. Не ест, не спит, отбивается от нападок «доброжелателей», которые в чем-то нас подозревают и обвиняют... Словом, она посмотрела спектакль и спросила: «Это про меня?» «Скрытая перспектива» — история о войне внутри каждого. Когда ты почему-то идешь и делаешь, хотя проще и спокойнее остаться в стороне... Мне легче, чем Саре, я вижу доказательства: живых, спасенных детей.