Итог жизни - [7]

- А лошадь вы зарезать можете? - вдруг, глядя на красную лысину Савелия, вспомнила Алевтина Прокофьевна.

- Приходилось, резал, - отчего ж? - ничуть не удивился Савелий. - В голодный год так что даже нескольких пришлось, - также и свою одну... Я ведь раньше и дрогальством занимался... и так что это была у меня, кажись, последняя. А потом уж я, это когда свиней пасть в лесу запретили, - тут я на волов перешел... И теперь же у меня ведь пара волов, - дрова из лесу вожу. Хотите, вам могу тоже воза два сухостою доставить...

- Нет, мне дров пока не нужно, а вот лошадь зарезать...

- Шуткуете? - весело перебил Савелий.

- Ничуть... Вон моя лошадь пасется!

И она показала ему Ваську, который только что вышел на чистое из густых дубовых кустов пустыря.

- Так это же Мустафы-извозчика лошадь! - живо отозвался Савелий.

- Была Мустафы - теперь моя... Я на зарез купила.

- На за-рез?!

Савелий несколько секунд смотрел изумленно хитровато-простодушными светлыми глазами в круглые и тоже светлые глаза женщины, вздернул плечами, ударил себя по колену, проворно встал и пошел к мерину, говоря:

- Эта же лошадь, - она по здешним местам первая на вывоз была!.. Я ее сколько годов уж помню?.. Ну, не меньше как пятнадцать! Я когда сам дрогальством занимался, сколько раз присыкивался, чтоб ее купить, ну только у нее хозяин был - Павло Букреев - нипочем не продавал...

- Ваську? - удивилась Алевтина Прокофьевна.

- Ваську... Этот Васька был изо всех Васек Васька!.. Мы раз камень с горы везли на постройку, а у Павла тормоз был плохой, - лопнул на самой круче. Это что называется? Это называется, что и лошадь другая бы пропала к чертям и дроги, потому что ей бечь надо вниз не порожняком, а сорок пудов у ней сзади... А Васька этот - он как уперся задними ногами, так и ни с места!.. Пока-то Павло подбежал, - мы с ним сзади шли, - да камень под колесо встремил!.. Нас тогда, дрогалей, человек восемь было, - так все и ахнули. А также в гору, если с камнем идти приходилось, - Васька этот кнута никогда не видал. Он если остановится, то не больше какой полминуты стоял, а потом сам возьмет и пошел себе! Он не ждал, когда ему нокнут, лошадь была понимающая: нужно везть, он и вез... Он Павлу дом нажил, а также все хозяйство, этот Васька...

И, подойдя к мерину, Савелий похлопал его по загривку, откинул челку вправо и пощупал под салазками.

- Это вы что у него ищете? - спросила женщина.

- Насчет сапу я думал... Между прочим, сапу нет.

- Еще чего - са-ап!

- Сапу нет, а только, конечно, ноги... Гм... Васька, а?.. Что же ты, брат?..

Мерин смотрел на Савелия пытливо. Конечно, он помнил этого старого дрогаля. Привыкший к тому, что его в последнее время часто продавали, он и на Савелия глядел вопросительно: не он ли будет его новый хозяин? Он даже заржал вполголоса, таким шелестящим интимным ржанием, как шепот между друзьями, и в это ржанье вложил так много всего: и вопрос: "Купишь?", и совет, похожий на просьбу: "Покупай, я еще не совсем сдал!" - и жалобу на то, что здесь, на этом пустыре, нечего есть, кроме горькой сухой сурепы, колючего перекати-поля, жестких, как железо, дубовых листьев.

Он и голову старался подымать выше и держался молодцеватее, чем всегда, и косил глазом, наблюдая усатого Савелия, хорошего хозяина, заботливого к лошадям.

И, осмотрев его всего очень внимательно и распутав пальцами всклоченную гриву, сказал Савелий:

- Значит, здесь тебя постигает конец, Васька!.. Конечно, ты уж под годами... Отработал... А что касается резать, хозяйка, тут есть такой человек - Степан, он же и могилы копает людям на кладбище, - он за такие дела берется, а я уж...

Тут Савелий развел куцыми руками и поглядел на Алевтину Прокофьевну совсем уже каким-то другим взглядом без обычной для него смеси простоватости с хитрецою, - степенно и несколько даже хмуро, - и закончил:

- По первах, скажу вам, хозяйка, может у меня даже на него и рука не подняться, как я его, этого Ваську, давно знаю, а Степану, - ему абы пятерку зашибить, да он же и пришлый считается - из Новороссийска... Так он мне говорил, - будто оттуда, - а там я не знаю... Касается же поросят ваших, когда колоть захотите, это я могу в лучшем виде: и заколю, и обсмолю, и расчиню все как следует... И много с вас не возьму, - что дадите. Ну, может, конечно, пока тех поросят вы дождете, меня уж на свете не станет, тогда извиняйте!

И ушел Савелий, простовато улыбнувшись, а Васька долго вопросительно глядел ему вслед.

Однажды Михаил Дмитрич пришел не один, а с небольшим худощавым пожилых лет человеком с тонкой и дряблой шеей, в старых очках, спаянных в одном месте сургучом, в огромной серой кепке, под которой оказалась небольшая голая голова, острая, собранная к затылку. Волосы у него были только на бровях - черные с проседью.

Голос у него оказался резкий, теноровый, когда, остановясь против свирепо лаявшего Уляшки, он кричал:

- Да ведь это же красавец, ей-богу!.. Это - ульмский дог, а?.. Ульмский или английский?.. Нет - какой красавец, а?.. Только уши, уши неправильно обрезаны! Кто их ему резал, тот мерзавец... или полнейший неуч, что в конечном итоге одно и то же!