Итог - [5]
Мартин. Да, ты права, я мог бы к ней съездить, посмотреть, не...
Клара. Нет, останься, останься со мной. Скоро приедет Лоренц. Подумать только, Лоренц приедет первый. Лоренц... Иногда я уже не помню, как он выглядит. А видела ли я его вообще, рожала ли я его?.. Каким он был в пять лет? Не знаю. Лет с десяти он никогда не сидел на месте... он прыгал с крыши форта со старым бабушкиным зонтиком... Он не сидел ни минуты: облазил все рвы и пещеры, все деревья... а потом поступил в школу планеристов... летал, потом началась война, опять летал... мир... Не знаю, где пропадал мой сын. Тюрьма... война... тюрьма... мир... Неужели я давала ему каждый день хлеб? Давала хлеб маленькому? Не помню. У меня перед глазами руки всех моих детей. Руки, в которые я совала хлеб и яблоки, шоколад, грязные ручонки, которые я мыла. Но его рук я не помню. Он никогда их ко мне не протягивал, никогда, ни за чем. Бывало, он что-нибудь приносил сам: орехи, птичьи перья, камушки... модель самолета. А как выглядел его ранец, и был ли у него ранец?
Мартин. Он не слишком жаловал свой ранец.
Клара. Скоро я его увижу, Мартин, скоро... Подумать только, его первого.
Мартин. Ты уверена, что Крамер привезет Лоренца?
Клара. Да, совершенно уверена. Крамер его привезет.
Мартин. Крамер всегда был хорошим другом. Еще в студенческие годы. Я им всегда восхищался. Он весь светился, был такой искренний и в любую минуту готов...
Клара (перебивая его). Странное дело. Твои похвалы звучат так, словно ты когда-то выучил их наизусть. Ты не умеешь лгать даже тогда, когда сам не сознаешь, что слова твои лгут. Но я сразу слышу, когда ты лицемеришь.
Мартин. Говоря о Крамере? Зачем мне лгать, когда я о нем говорю?
Клара. Ты лжешь, сам того не сознавая. Он по-прежнему светится, о да. Таких людей, как Крамер, называют прекрасными товарищами. Ты им искренне восхищаешься. Как мне тяжко это слышать из твоих уст, больно.
Мартин. Больно? Так же больно, как от того, с чего мы начали наш разговор?
Клара. Еще больнее. (Тише.) Ты ведь знал его задолго до того, как узнал меня, правда?
Мартин. Мы учились в одной школе, вместе отбывали военную службу, во время войны были в одной роте, а потом вместе учились в университете, в один день сдали выпускные экзамены. Не забудь, вся наша семья умерла бы с голоду, если бы Крамер нам тогда не помог.
Клара. Да, знаю.
Мартин. Ты ведь не была знакома с ним до нашей женитьбы?
Клара. Нет, ты познакомил меня с Крамером, со своим другом. Не сразу. Мы были уже три года женаты. Альберт уже появился на свет, и я ожидала Лизелотту. Когда Лизелотта родилась, он приносил мне цветы. Тогда ты был его начальником.
Мартин. Сейчас он мой начальник.
Клара. Да, он стал председателем, и он привезет мне Лоренца.
Мартин. Для него это большая жертва. Ты должна понять, чем он рискует.
Клара. Он пойдет на риск, чтобы привезти Лоренца. Ты сообщил Крамеру, что я... что тебе сказал врач?
Мартин. Я уже сказал: положение очень серьезное.
Клара. Когда ты с ним разговаривал?
Мартин. После ухода священника, полчаса назад.
Клара. Сколько ему нужно времени, чтобы добраться до Банвейлера?
Мартин. Думаю, минут двадцать, не больше.
Клара. Тогда через двадцать минут он будет здесь, может быть, даже раньше. Ведь и председателю надо минут десять, чтобы вызволить Лоренца из-под стражи. Бог покарал меня: я не могу увидеть Лоренца, не встретившись с Крамером.
Мартин (тихо). С Крамером?..
Тишина, только какой-то звук слышен вдруг совершенно отчетливо: детский смех или стук мяча для пинг-понга, а может быть, звякнула кофейная посуда.
(Так же.) Но почему?
Клара. Потому, что я люблю тебя... и потому, что он придет... и ты все поймешь, даже если я тебе ничего не скажу. Может, тебе суждено то, что не суждено мне: узнать до конца хоть одного человека. Меня. Ту, которую ты любишь. Давай помолчим. Есть вещи, которые становятся еще страшнее, когда их произносишь вслух.
Мартин. Нет, говори.
Клара. Часы, дни... Если сложить эти часы и дни, то получатся месяцы, а может, и годы, когда ты был один. Ты пил? Ходил гулять? Да, знаю... Но ты же думал в это время, с кем-то говорил... О чем ты думал? С кем говорил? Ты тратил не больше тридцати секунд, чтобы мне рассказать, что ты тогда делал и о чем думал.
Мартин. Возможно, я был болен. Заболел от отвращения. Мне всегда казалось, — у меня есть жена, дети, работа, которая дает мне достаточно денег, чтобы прокормить и одеть семью. Большего я не хотел. Долг, работа, жена, дети... Но потом я узнал — у меня нет ни жены, ни детей, а моя работа толкает на преступление, и я от нее отказался. Как отвратительны были эти окровавленные полотенца в гардеробах палачей... Землекопы день и ночь, как кроты, рыли во дворе все новые и новые подвалы. Это было в тот год, когда умерла Лизелотта и ты начала избегать моего взгляда... в тот год, когда Лоренц ушел из дому.
Клара. Я любила тебя в те дни больше, чем когда бы то ни было... если вообще может быть «больше» или «меньше». И как раз тогда, в то время, после смерти Лизелотты... (Замолкает.)
Мартин. Что же было тогда, в то время?
Клара. Тогда ты начал пить. (
Послевоенная Германия, приходящая в себя после поражения во второй мировой войне. Еще жива память о временах, когда один доносил на другого, когда во имя победы шли на разрушение и смерть. В годы войны сын был военным сапером, при отступлении он взорвал монастырь, построенный его отцом-архитектором. Сейчас уже его сын занимается востановлением разрушенного.Казалось бы простая история от Генриха Белля, вписанная в привычный ему пейзаж Германии середины прошлого века. Но за простой историей возникают человеческие жизни, в которых дети ревнуют достижениям отцов, причины происходящего оказываются в прошлом, а палач и жертва заказывают пиво в станционном буфете.
Бёлль был убежден, что ответственность за преступления нацизма и за военную катастрофу, постигшую страну, лежит не только нз тех, кого судили в Нюрнберге, но и на миллионах немцев, которые шли за нацистами или им повиновались. Именно этот мотив коллективной вины и ответственности определяет структуру романа «Где ты был, Адам?». В нем нет композиционной стройности, слаженности, которой отмечены лучшие крупные вещи Бёлля,– туг скорее серия разрозненных военных сцен. Но в сюжетной разбросанности романа есть и свой смысл, возможно, и свой умысел.
В романе "Групповой портрет с дамой" Г. Белль верен себе: главная героиня его романа – человек, внутренне протестующий, осознающий свой неприменимый разлад с окружающей действительностью военной и послевоенной Западной Германии. И хотя вся жизнь Лени, и в первую очередь любовь ее и Бориса Котловского – русского военнопленного, – вызов окружающим, героиня далека от сознательного социального протеста, от последовательной борьбы.
«Глазами клоуна» — один из самых известных романов Генриха Бёлля. Грустная и светлая книга — история одаренного, тонко чувствующего человека, который волею судеб оказался в одиночестве и заново пытается переосмыслить свою жизнь.Впервые на русском языке роман в классическом переводе Л. Б. Черной печатается без сокращений.
Одно из самых сильных, художественно завершенных произведений Бёлля – роман «Дом без хозяина» – строится на основе антитезы богатства и бедности. Главные герои здесь – дети. Дружба двух школьников, родившихся на исходе войны, растущих без отцов, помогает романисту необычайно рельефно представить социальные контрасты. Обоих мальчиков Бёлль наделяет чуткой душой, рано пробудившимся сознанием. Один из них, Генрих Брилах, познает унижения бедности на личном опыте, стыдится и страдает за мать, которая слывет «безнравственной».
Повесть «Поезд прибывает по расписанию» принесла молодому Бёллю признание и славу. Герой повести предчувствует, что будет убит партизанами. Он читает на карте названия городов предстоящего ему маршрута и по звучанию, по «вкусу» каждого названия определяет, будет ли еще жив в этом городе.