Итака навсегда - [17]

Терпи и эту муку, говорил я себе, как ты терпел козни злых богов, по чьей воле твои товарищи были сожраны Циклопом или погибли в морской пучине.

Пенелопа

Приходится подавлять в себе воспоминания, которые на протяжении долгих лет определяли каждый мой жест, каждую мысль. Легкие, почти парящие в воздухе жесты и тяжелые, как свинец, мысли. Узнав в этом нищем страннике Одиссея, я с душевной болью поняла, что он утратил всякое доверие к женщине, делившей с ним годы счастья и молодости, радость, любовь и плотские утехи. Наши лучшие годы канули в прошлое, и Одиссей уже утратил способность распознавать тайные желания, на которые имеет право не только его жена, но и вообще каждая женщина.

Одиссею пришлось бороться с возникавшими на его пути сиренами, циклопами, морскими чудовищами, вот он теперь и сомневается во всем, никому не доверяет, полагая, будто все еще сражается с ополчившимся против него миром. Потому-то его возвращение так безрадостно и омрачено подозрительностью. Могу ли я простить Одиссею холодность, которой он отгораживается от жены, смотря на меня как на бездушный предмет?

Когда старая няня мыла ему ноги губкой, я старалась спрятать лицо в тени, но следила за каждым его движением, ибо хотела видеть, как Одиссей поведет себя, когда его узнают, а не узнать его было невозможно. Я видела, как встрепенулась Эвриклея, видела, как Одиссей зажал ей рот рукой, чтобы она молчала, и как он потом поднялся, босой, чтобы помочь ей сменить воду в лохани.

До чего же простодушен наш хитроумный Одиссей! И какими наивными считает он ближних своих! При осаде Трои его хитрость не раз приносила ахейцам победу, да и на обратном пути ему с помощью обмана удалось одолеть Циклопа, морских чудовищ и преодолеть тысячи других препятствий. Но с тем же упорством, которое ему помогает избежать многих опасностей, он ищет повсюду все новые трудности, а не найдя их, создает сам, словно ему постоянно надо испытывать свою доблесть и ум. Но я ведь не враг, замышляющий против него всякие козни, и не неверная жена. Что ж, если он сомневается во мне, я дам пищу его сомнениям; если он причиняет мне все новую боль, я поступлю с ним так же.

Я и так испортила ему игру, выказав безразличие к слухам о возвращении Одиссея на Итаку. Мне было легко притворяться, потому что Одиссей уже сидел рядом, у очага, и мне были не страшны ни враждебное море, нм всякие напасти, придуманные богами. Одиссей сидел рядом со мной в своих отрепьях и ломал комедию, опираясь, словно старик, на посох. Такое наивное лицедейство могло бы вызвать улыбку, если бы не мучающие меня дурные мысли и если бы я не боялась мечей и кинжалов женихов, засевших здесь, в его доме.

Возвращение Телемаха вызвало раздражение женихов; рано или поздно оно полыхнет, как огромный костер. И не знают эти ничтожества, что теперь им придется иметь дело с Одиссеем! Его уловка с переодеванием меня не обманула, да и с Эвриклеей она не удалась, но у женихов жалкие мозги и слишком большое самомнение: они не только не поняли, но даже не подозревают, кто скрывается под этими нищенскими лохмотьями.

То, что Одиссей отказался от моего сообщничества и моей помощи, наполняет мое сердце безмерной горечью. И к сожалению, я не могу ни с кем поделиться, так как даже старая верная Эвриклея запугана Одиссеем и молчит. Я разговариваю сама с собой, словно выжившая из ума или пьяная. Это я-то, в рот не берущая вина.

Одиссей испытывал меня и так и этак, как ищет путь ловкий мореход, плывущий между скал, но вряд ли ему удастся раскрыть тайны моей души, потому что и я, когда нужно, умею притворяться: понаторела в этом деле за последние годы, защищаясь от назойливых женихов, от их льстивых слов и от интриг прислуги. Не раз мне доводилось выбрасывать из окна пахнущие смертью асфоделии, которые клали мне на постель злобствующие служанки.

Бедный Одиссей, как я ненавижу тебя и как люблю несмотря ни на что, даже в этих грязных нищенских лохмотьях!

Одиссей

Пенелопа спросила Телемаха, зачем он убрал все оружие из большого дворцового зала и куда его спрятал. Телемах объяснил матери, что от постоянно горящего камина закоптились все сверкающие клинки и он решил оружие пока убрать, а потом велит кузнецу почистить его. Но это оружие, заметила Пенелопа, принадлежит женихам, и прежде чем убирать его из зала, следовало бы спросить у них разрешения. К тому же его могли почистить служанки, как они чистят медные котлы. Не разгневает ли этот его поступок женихов?

— Гнев без оружия не так уж и страшен, — ответил Телемах, — тогда как все эти мечи и копья после моего возвращения могут пойти в ход во время смертельных поединков здесь, в доме, где мы живем.

— Ты очень расстроишься, если женихи перебьют друг друга? — спросила Пенелопа.

— А что, если одной из жертв окажется твой сын, что, судя по всему, отвечает планам женихов? — отозвался Телемах.

Пенелопа ничего больше не сказала.

Я похвалил Телемаха за то, что он не раскрыл перед матерью правды, но, думаю, она почувствовала, что в воздухе сгущается угроза, и поняла, что во дворце может произойти что-то страшное.

У Пенелопы живой ум, она сметлива, но присутствие Телемаха и весть о скором прибытии Одиссея, как бы она ни старалась принять вид, будто не верит этому, делают ее осторожной и неразговорчивой.