«Зачем же дальше жить, Господи!» – думалось ей.
– Разве нет надежды? – ответила она себе.
Надежда! И она забылась, шепча это драгоценное, живительное, освещающее мрак жизни слово, с которым слабый и погибающий человек борется против ясного понимания нелепости и бесцельности существования.
«Надежда, надежда!..»
Великая обманщица опять победила, как всегда побеждала, и пошла от Гайне дальше к людям, которые с нетерпением поджидали ее вдохновляющего призыва на великий подвиг – продолжать жить…
Гайне возвращалась с кладбища, и две женщины, Гитель и Цирель, поддерживали ее с обеих сторон. Жена парализованного уже долго поучала философии жизни, но ее Ита рассеянно слушала, невольно поддаваясь обаянию прекрасного, свежего, пахучего дня. Отделенная от своего ребенка двумя аршинами земли, под которыми он теперь покоился, она начинала чувствовать, хотя и не полно, что огромная тяжесть, давившая душу, постепенно покидает ее. Могила все закрыла, и страхи и опасения, и подозрения, терзавшие ее, когда он лежал в больнице, и когда еще была возможность спасти его, уже прошли. Теперь она возвращалась к чужому, на которого перенесла материнскую любовь, – и с ним она немного отдохнет от печали. Нестрашным казался ей и Михель, ибо в такой прекрасный, радостный, ликовавший день ничто не может казаться страшным, и будущее рисуется в чудных, радужных красках.
Сзади же шел Михель с Яшей. Яша был задумчив, и на глазах его еще не высохли слезы, которые он пролил у могилы Мани.
– Не горюй, дурень, – убеждал его Михель, – прошлого не вернешь. С другой будешь поступать умнее. Видишь ее, – он указал на Гайне, – даю тебе слово, что через неделю она будет беременна. Так-то, милый.
Он засмеялся деревянным смехом совершенно довольного человека, а Яша, вздохнув, решительно стряхнул с себя печаль и стал думать о своей новой любовнице-модистке, которая на днях, наконец, отдалась ему.
Жизнь продолжалась!..
1902
