– Мне негде взять, – произнесла вдруг Ита тихим голосом, чувствуя, что от страха у нее холод пробегает по спине, – я за месяц взяла уже и расплатилась.
Она внезапно свалилась со скамьи от удара в бок, и шаль слетела с нее, когда она сделала усилие встать.
– Перестань, – шепотом вскрикнула она, схватив его за руки, – ты ведь не дома! Могут увидеть. Зачем ты мучишь меня? Разве я хочу отказать тебе? Я бы даже душу мою отдала, лишь бы расстаться с тобой, разбойник!
– Еще получишь, если будешь разговаривать. Завтра я приду за деньгами.
Ита уже стояла, готовая убежать при первом его движении.
– Приду, – продолжал он. – Можешь украсть, если негде взять, и это будет лучше всего. А не достанешь, то так поколочу тебя, что месяц лежать будешь. Где живет мальчик?
– Вот этого, Михель, я не скажу тебе, – я-то все вытерплю, но ребенка тебе не дам. – Она запнулась. – Я думаю, что если ты зайдешь дня через два-три, я, может быть, достану деньги. Или возьму вперед, или займу у Гитель.
– Нет, завтра.
– Вот ты опять заупрямился, Михель. Ты такой странный человек. Вероятно, знаю же я, что назавтра не достану, разве мне не все равно, раз я даю тебе? Приходи, Михель, через три дня.
– Ну, хорошо, – смягчился он, – это совсем другие разговоры. Ты всегда должна рассердить меня. Я ведь вспыльчив и загораюсь, как порох. Крепко тебе бок болит? Нет ли у тебя хоть двадцати копеек, я еще с утра не ел.
Она знала, что он лжет, и теперь особенно противны казались его заботы о ней.
– У меня есть десять копеек, – сдерживаясь, сказала она, – и я тебе могу их дать. Вот возьми. – И сейчас же смягчилась и прибавила. – Если бы ты хотел быть человеком, Михель, то у нас еще была бы жизнь. Только бы начал работать…
– Не говори глупостей! – грубо оборвал он ее. – Ненавижу я твою работу. Это дело дураков: умный же без работы живет припеваючи. Прощай – через три дня приду. Увидишь ребенка, поцелуй его.
При слове ребенок, она не выдержала и заплакала. Тут близко как будто лежало ее счастье, и как невозможно было его иметь. Тот же Михель, но только с другим характером, – и все могло бы перемениться. И как будто был человек подле нее, и не было его. Она плакала, отвернувшись от Михеля, чтобы не дать ему посмеяться ее слезам, но сердце ее еще больше окаменевало. Не было и признака того разрешения накопившейся боли, о котором она так мечтала, в ожидании ребенка.
Они расстались без слов после этого первого скверного свидания, а Ита, поднявшись к себе, забыла обо всем, что ее волновало, долго ходила по комнате и обдумывала, у кого ей призанять денег.
– Попробую, – проговорила она, ложась, – у Этель; если не у нее, может быть, Гитель займет или лавочница. Что за наказание с ним, Боже мой!
На следующей день, улучив первую свободную минутку, Ита спустилась вниз к Этель. Она нарочно торопилась ранним утром покончить с этим делом, так как сегодня был день постирушки, а завтра она хотела на свободе подождать Эстер, которая должна была принести ей мальчика. Она забежала в кухню и нашла Этель, пившую чай. Этель сидела, расставив ноги, и живот ее сильно выдавался из-под юбки. Ита, видевшая ее мельком раза три, все удивлялась, как Этель еще не отправили, когда так ясно бросалась в глаза ее беременность.
– Они уже знают, – тоже мельком сказала ей однажды Этель. – Это совсем не мешает им. Чем у беременной молоко хуже? Ведь теряю только я от того, что кормлю двоих, – а кому есть дело до моего здоровья? Лишь бы их ребенку не вредило.
Теперь Этель уже не скрывалась и свободно и развязно рассказывала всем и каждому о том, какая это приятная вещь кормить, будучи беременной, и так стал хорош ее аппетит и пищеварение, что если бы она даже дерево съела, то оно превратилось бы в кровь и молоко.
– Что вы так рано? – спросила она у Иты, будто с ней ежедневно встречалась, и прибавила: – Как вам нравится мой сапожник?
– А что? – осведомилась Ита, вдруг забыв, кто был этот сапожник.
– Ведь он меня уже домой требует, чтобы его черти унесли. Уверяю вас, в жизни моей я еще такого грубияна не встречала. Видите ли, он скучает без меня, чтобы он подавился, подле бока я ему нужна, нищему черту!
Она расхохоталась, ужасно довольная этой глупой шуткой, которую придумал такой грубый человек. Ита невольно позавидовала ей, из вежливости поддержала ее смехом, но сейчас же прибавила озабоченно:
– Я хотела вас попросить о чем-то, Этель, не знаю только, сможете ли вы исполнить.
– Что такое? – подозрительно и со скупостью в голосе переспросила Этель – Просьба? Что же это за просьба?
Она налила себе чай и разбавила молоком.
– Вчера я видела своего мужа… – сконфуженно начала Ита.
– Я вам не завидую, – перебила Эгель.
– И имела глупость обещать ему три рубля, а месяц мой только через полторы недели. Может быть, вы бы мне призаняли, если у вас есть свободные? – окончила Ита, внезапно поняв, что напрасно просить.
– Три рубля, – с искренним удивлением отозвалась Этель, – вы не шутите? Когда я видела у себя три рубля? Вы просто ребенок. Как это вам в голову пришло? Если бы у меня было три рубля, я с вами даже не пожелала бы разговаривать, так высоко я бы стала в своих глазах.
