Истребленные маршалы - [11]

Василий Константинович и в Китае заботился о солдатах, не отличая в этом отношении русских от китайцев. Однажды Казанин рассказал ему о речи Чан Кайши в Наньчане, где тот заявил, что «Северный поход обошелся в восемнадцать тысяч долларов (советское вооружение поступало бесплатно. — Б. С.) и тридцать тысяч убитых». В это время вошел адъютант Блюхера Гмира и, услышав последние слова про тридцать тысяч убитых, уточнил: «А по сведениям, полученным от наших, погибло не 30, а 50 тысяч кобылки».

От злости у Василия Константиновича глаза из серых стали почти белыми, и он возмущенно сказал: «Гмира, я тебя второй раз предупреждаю: не употребляй, как попугай, это слово. Где ты его подхватил? От старых офицеров в училище?» Адъютант виновато потупил голову. Блюхер продолжал, едва не задыхаясь от ярости: «Не смей пользоваться этим выражением. Еще раз скажешь, и, нужен ты мне или не нужен, я тебя отчислю. Солдат не кобылка; солдат — это начало и конец».

В другой раз Блюхер поинтересовался у Казанина, кто командует высадившимися в Шанхае английскими войсками. «В газетах говорят о командире экспедиционного корпуса генерале Дункане и начальнике штаба полковнике Горте (позднее, в 1940 году, прославившемся успешной эвакуацией британской армии из Дюнкерка. — Б. С.), преимущественно о втором», — доложил начальник информационного бюро при главном военном советнике.

— Почему о втором? — насторожился Василий Константинович.

— Да так, — заметил Казанин, — романтический офицер, имеет орден Виктории за храбрость. Пишут, что за всю мировую войну только 32 человека награждены этим орденом. Много раз ранен.

— А это хорошо, — неожиданно засмеялся Блюхер, — значит, зря соваться никуда не будет. Знаете, ведь после первой раны пыл остывает на пятьдесят процентов, после второй — еще на пятьдесят, и так далее».

Опыт Первой мировой войны, где Василий Константинович был тяжело ранен, научил его зря не рисковать солдатскими жизнями.

Вот и о китайских солдатах Блюхер говорил Каза-нину со знанием дела. Марк Исаакович как-то выразил свое удивление: «Мне часто приходится видеть армейские части, когда езжу в Учан, и меня поражает, какие все солдаты молоденькие, почти дети, и они кажутся мне слабыми».

— А кого вы думали увидеть? — осведомился Блюхер.

— Я ждал, что увижу, так сказать, бородачей, пожилых крестьян, батраков, рабочих, измученных работой у помещика или на заводе и восставших, — признался Казанин, еще находившийся в плену стереотипов советской пропаганды, ориентировавшейся на классическую марксистскую схему.

Блюхер отнесся к этой тираде несколько иронически, обнаружив тонкое знание крестьянской психологии: — Не обязательно. В армии есть и те, кого вы ждете, но помните: у взрослого крестьянина семья, ребятишки, голодные рты — ему нельзя уйти, да он, может быть, и надежду потерял. Вот он и старается изо дня в день, чтобы перебиться, там достать, тут доделать. Он мелочен, он погряз в хозяйстве. А вот рядом его сын или младший братишка, в нем горят гнев и нетерпение, он хочет мстить (интересно, за что? — Б. С.). И он идет партизанить. Такой паренек не совсем ясно представляет себе аграрный вопрос, может быть, он даже не хочет земли. Он просто стремится к светлой жизни, ищет выхода. Солдат живет мечтой.

— Так-то так, — согласился Казанин, — но только все они маленькие какие-то.

— Не все маленькие, — возразил Блюхер. И добавил полушутливо: — А большой на войне чем лучше? Только что попасть в него легче».

Ни Василий Константинович, ни Марк Исаакович не стали уточнять, что влекло молодых китайцев в революционные, равно как и в контрреволюционные, армии преимущественно одно обстоятельство: возможность поживиться за счет ближнего. В этом они принципиально не отличались от своих предводителей. Младшие братья и сыновья, не имевшие собственного надела, до революции шли искать «светлую жизнь» в банды разбойников-хунхузов. После же начала Гражданской войны в Китае они пополнили ряды армий различных дудзюннов, часто переходя от одного к другому, порой целыми дивизиями. Земля солдат интересовала мало, зато привлекали жалованье (если платили) и возможность безнаказанно поживиться за счет мирного населения.

В Китае Блюхер встретил свою вторую жену, с которой и вернулся в Россию. Галина Александровна Кольчугина была школьной подругой харбинца Казанина, и он оставил нам ее портрет: «У нее было все то же юное лицо, живые, лукавые карие глаза и та же легкая, умная, дразнящая манера разговора. Галина выросла в Харбине и там же получила среднее образование. Она знала английский язык и была неизменной спутницей Блюхера в Китае. Конечно, она просила меня прийти к ним (когда в последние месяцы пребывания Василия Константиновича в Китае все вместе Жили в Ханькоу. — Б. С.) и вспомнить старую дружбу, но я, конечно, не пошел. Мне, молодому человеку и рядовому работнику, казалось неуместным становиться на короткую ногу с прославленным героем Гражданской войны («Ведь я червяк в сравненьи с ним! В сравненьи с ним, с лицбм таким — с его сиятельством самим!» — если вспомнить Пьера Беранже в переводе Василия Курочкина. —