Истребитель подводных лодок - [9]

Вскоре мы прибыли в Торсхавн. На пристани нас приветствовала веселая толпа жителей, которые хотели проводить нас до консульства. Избежать этого стоило больших трудов. Из консульства я вместе с командиром «Хэвант» отправился к губернатору. Консул и губернатор встретили нас очень радушно. Однако когда губернатору стала известна цель нашего визита, атмосфера сердечности и гостеприимства на мгновение исчезла. Губернатор произнес небольшую речь. Из сказанного им мы поняли, что ему ничего не остается делать, как смириться с создавшимся положением.

После окончания официального визита мы вернулись на корабли и в ожидании прибытия «Суффолк» качали вести противолодочное патрулирование.

Тем временем началась норвежская операция, и «Хесперус» был включен в состав охранения линейного корабля «Резолюшн», который направлялся в Нарвик, чтобы огнем своих орудий калибра 381 — мм поддерживать наши войска на берегу. В фиордах мы занялись патрулированием входов в целях предупреждения прорыва немецких подводных лодок, чередуя выполнение этой задачи с несением прибрежного дозора у города Нарвик, который был окружен тесным кольцом союзных войск. Здесь наши орудийные расчеты получили первое боевое крещение. Экипажи кораблей, находившихся в Нарвике, горели одним желанием — взорвать железнодорожный туннель, который укрывал немецкие полевые орудия. Когда немцы полагали, что мы не наблюдаем за ними, они выкатывали из туннеля орудие и выпускали пару снарядов. Поэтому мы должны были всегда держать наши орудия наготове. Довольно примитивная система управления артиллерийским огнем была нам большой помехой, и ко времени нашего ухода из этого района мы могли претендовать лишь на крайне скромные лавры.

Мои воспоминания о тех днях наполнены беспрерывными звонками колоколов громкого боя, означавшими воздушную тревогу, которая могла быть объявлена в любое время дня и ночи, поскольку в это время года в тех широтах темноты не бывает. Находясь в Нарвике, мы оказывались за пределами радиуса действий немецких пикирующих бомбардировщиков, поэтому нас aтaкoвывaли более тяжелые самолеты, которые производили бомбометание с горизонтального полета.

По действовавшим в то время наставлениям для уклонения от удара с воздуха кораблю следовало увеличить ход до 20 узлов, а затем, когда самолеты достигнут точки сбрасывания, которую мы могли определить довольно точно, если даже не успевали уловить момент сбрасывания бомб, изменить курс на 90°. Если все шло правильно, бомбы падали как раз в том месте, где мы находились бы, если бы продолжали идти прежним курсом.

Однако иногда случалось, что нас атаковывали одновременно две группы самолетов, и я до сих пор слышу возгласы своего старшего помощника: «Не оглядывайтесь сейчас, сэр, но имейте в виду, что за нами следят». Через секунду на траверзе упало несколько бомб, правда, на таком расстоянии от корабля, на котором ему трудно было причинить повреждения.

Однажды, когда наводчики не могли увидеть цель, я, помню, крикнул им: «Наводите в солнце!» Эффект был такой же, как если бы стрельба велась в любом другом направлении. Но как ни странно, этот смехотворный прием в нескольких случаях давал возможность сорвать атаку противника, что способствовало укреплению нашего морального духа.

После многократного успеха неизбежно приобретаешь репутацию специалиста по уклонению. Однако эта оценка теряет свое первоначальное значение, когда узнаешь, что каждый командир эскадренного миноносца имеет на своем корабле точно такую же репутацию. В этот же период я сделал одно очень интересное открытие. Во время бомбардировки страх охватывает всех, кто находится на корабле. Тем не менее каждый считает, что это чувство присуще только ему одному. Однажды, когда во время короткой передышки мы стояли на якоре, я спустился в кают-компанию. В разговоре с офицерами я заметил, что их спокойствие в самые напряженные моменты боя, когда сам я дрожу, как осиновый лист, просто раздражает меня. После минутного молчания раздался взрыв хохота. Кто-то сказал: «Как раз перед вашим приходом мы говорили о том, что завидуем вашему спокойствию». Мне кажется, что после этого разговора все мы стали чувствовать себя гораздо увереннее.

На мой взгляд, самым невозмутимым членом команды был вестовой. Сразу же после отбоя воздушной тревоги он обычно появлялся на мостике с огромной кружкой горячего чая, при этом лицо его сияло довольной улыбкой. Мне часто приходят на память дни жестоких штормов, когда вестовой, пунктуальный до минуты, просто чудом добирался с горячей пищей до моей каюты, в то время как корабль выделывал бог знает что. Я никогда не мог себе представить, каким образом он избегал волн, перекатывающихся через палубу, пробираясь в носовую часть корабля из офицерского камбуза. Однажды, правда, его чуть было не смыло за борт. Но ничто не могло умерить его энтузиазма. «Еда должна подаваться командиру так же, как и почта, — несмотря ни на что», — любил говорить он.

Точность бомбометания высотных бомбардировщиков противника даже по неподвижным целям была удивительно низкой. Когда флагманский корабль «Эффингем» находился в Харстаде, неподалеку от Нарвика, его атаковали почти ежедневно, но я не помню, чтобы в него когда-нибудь попадали. Когда я впервые прибыл в Харстад, я сразу же поставил «Хесперус» на якорь. Мне повезло: я нашел сравнительно свободный участок акватории, где можно было стать. Однако вскоре какой-то завсегдатай этих мест сказал мне, что мы находимся под ветром у «Эффингем» и что бомбы, сброшенные на него, обычно падают в нескольких кабельтовых по ветру, так как немецкие летчики, очевидно, были неспособны учесть отклонение бомб под влиянием ветра.