История Золушки или Каникулы в волшебной стране - [16]

Но и это, в общем-то, еще не катастрофа. Пара на пару вполне нормальный расклад, и, послав Ивлева на перехват первой двойки, Кира вступила в бой со второй. И вот тут с ней произошла одна из тех историй, каких на самом деле немало случается с теми пилотами, которые достаточно долго живут, чтобы об этом рассказать. Но уж точно, что запоминаются такие случаи на всю оставшуюся жизнь, главное, чтобы была она, эта жизнь, и чтобы оставалось ее побольше.

Отбивая очередную атаку итальянца, Кира успела развернуть свой истребитель прямо ему в лоб. Но вражина то же не сопляк - лобовой не принял, а резко взмыл почти вертикально вверх, выполнив практически идеальный хаммерхед[20]. Кира, естественно, рванула вдогон и неожиданно оказалась всего в нескольких десятках метров позади и сбоку от карабкающегося в жестокое небо итальянца. Совсем рядом, настолько близко, что отчетливо видела нижнюю часть фюзеляжа и красную молнию в круге на чужих плоскостях, но выстрелить сначала не успела, зависнув на месте на пару критически важных секунд, а потом уже не смогла.

И вот оба они, Кирин Ла-5 и вражеский макки, лезут вверх, но уже не один за другим, а как бы параллельно, хотя и с разницей по высоте, а скорость падает, и тут уж не столько от тебя зависит, что случится потом, сколько от техники и везения. Хрен его знает, кто первым сорвется в штопор. Что же делать дальше, думает Кира, лихорадочно перебирая варианты. Как изловчиться и дать по сукину сыну очередь? Но ведь и итальянский летчик – мать его за ногу! - думает о том же самом, потому что оба они истребители, читай охотники, если кому так нравится, или гладиаторы, или просто убийцы, если говорить начистоту. И оба хорошо понимают - кто свалится без скорости первым, тот и будет убит.

А лавочкин уже качается из-за малой скорости. Он на пределе. И Кира давит левой рукой на секторы газа и шага винта, а сама не сводит взгляда с макки и видит, как закачался вдруг итальянский истребитель - скорость потеряна! - и в тот же миг сваливается вниз, в пикирование. И Кира готова уже торжествовать: в упор, мол, расстреляю гада. Но машина не слушается, вздрагивает, вот-вот сорвется в штопор. И вместо того, чтобы развалить противника убийственным с такой дистанции огнем двух двадцатимиллиметровых пушек, Кира плавно переводит ее в пикирование, но враг быстро уходит, дистанция увеличивается, и его уже не догнать.

Однако в тот краткий миг, когда они снова оказались "лицом к лицу" на встречных курсах, Кира на миг действительно видит лицо итальянца, в шлемофоне, без очков, и взгляды их встречаются, чтобы сразу же разойтись. Но мгновенное впечатление от этой встречи остается, как моментальная фотография, буквально выжженная ярким солнцем и кипящим в крови адреналином на серой поверхности Кириного мозга, который занят в этот момент совсем другим.

Объяснить, что Кира тогда почувствовала, невозможно. Нет таких слов. Ее понял бы, вероятно, волк, промахнувшийся по оленю. А нормальным людям такое не дано и не надо. Она дала – "для порядка" - длинную очередь вдогон, но, увы, безрезультатно. Выходило, что они с итальянцем только посмотрели друг на друга и чинно разошлись. Такого не должно было случиться, ведь в маневре Кира получила явное преимущество, однако реализовать его не сумела. А, кроме того, оторвалась от ведомого, потеряв того где-то на подъеме, и осталась одна.

Она в последний раз посмотрел вслед уходящему макки и, развернувшись, на максимальной скорости погнала догонять своих.

Глава 3

Будильник – сука – убийца девичьих снов. Зазвонил, как водится, не вовремя и звонил, звонил… А Кира после двух дней “в седле” устала так, что и восемь часов сна показались ей каплей в море. Но если труба зовет… Она поднялась с постели только из чувства долга, да еще, быть может, из-за ощущения смутной тревоги, которое давно – еще в детстве – научилась принимать всерьез. Мать, бывало, говорила о таком - вещует, де, сердце, и возможно, права была покойница. Кержачки – "которые умом не тронулись или в оборотни не подались" – все ведьмы. Такой и Кира уродилась. Чего не знала, всегда угадывала. И в то утро тоже почуяла – "Оно!" Соскребла себя с койки. Умылась, "прихорошилась", в смысле, причесалась, надела старенькую и порядком вылинявшую винтажную тужурку довоенного покроя, но с актуальными знаками различия, и повязала шейный платок. Нацепила темные очки, чтобы скрыть нездоровую красноту глаз, вышла на веранду, тянувшуюся вдоль всего фасада, и огляделась, узнавая привычную суету. Все-таки не тревога, скорее, праздник.

"Гости приехали!"

- Кого это к нам ветром занесло? – спросила, закуривая и стараясь не косить глазом на соседа.

- А черт их знает папуасов, командир! – Львов сидел в старом плетеном кресле, положив ноги в войлочных тапочках на перила, читал книжку, курил. Казался умиротворенным.

"И ведь, как специально!"

"Таких совпадений не бывает!" – подумала она в то свое первое утро в полку, обнаружив, кто является ее соседом по коттеджу. Но и подозревать "заговор и коварство", тем более, "коварство и любовь" было, вроде бы, не с чего. Приходилось принимать, как есть: жизнь ведь, действительно, на то и жизнь, чтобы никто не заскучал.