История золотого Будды - [2]

— Однако я бы не хотел, — продолжал он, — чтобы нас считали какими-то заговорщиками, масонами, которые оплачивают памятники за какие-то темные дела. Отнюдь нет. А ведь теперь, как вы знаете, подозревают всех и во всем. Поэтому мы решили, что вы поедете в Свагов якобы посмотреть на родные места, поискать однокашников…

— Но я уже никого не помню… — отважился перебить его Красл. — Мне очень жаль…

— Неважно, дружище, неважно. Место рождения указано у вас в документах. Значит, если вы в чем-нибудь провинитесь, вас быстренько отправят по этапу в Свагов? — Доктор шутил. Толстый Красл в своей деревенской, скверно сшитой одежде никак не походил на бунтовщика, которого следовало отправлять по этапу.

— Вы поедете туда вроде бы повидать родные края и встретитесь с дочерью Павлаты. Она теперь осиротела, бедняжка. Побеседуйте с ней и присмотрите, чтобы Павлате поставили приличный памятник. Мы так решили на собрании и выделили соответствующие денежные средства. Без квитанции, пан Красл, мы вам полностью доверяем, — любезно продолжал доктор Х. — Нам не хотелось бы-официальности в этом деле. Ведь Павлата пал во время бунта рабочих, хотя и сидел у себя дома. Я слышал, что запрещено ставить памятник на братской могиле остальных погибших. Нам не хотелось бы дразнить власти. Тем более что обстановка там неспокойная, до сих пор еще стоят войска. Так что вы едете почти на фронт!

— Этого я не боюсь. Фронт я повидал.

— Где?

— Возле Градца. Пять лет назад я был ранен у Садовой.

— Ну, то другое дело, — сказал доктор Х., выкладывая деньги на стол. — Теперь имейте в виду: для школьного начальства вы заболели и лежите у францисканцев. Думаю, вы скоро вернетесь, самое позднее через неделю. И никому ни слова! Разве только местному учителю, который нам, может быть, заменит Павлату. Да еще, наверное, дочери. В общем, смотрите сами. А если вас кто спросит о сегодняшней встрече, скажете, что мы обсуждали обращение к смиховским рабочим. Понимаете? Обращение. Они хотят бастовать из-за сваговского расстрела. Безумцы! Дразнить фабрикантов во время кризиса! Раздражать власти, которые особенно настороже после событий в Париже. Вы слышали, как там расправились с революцией? Нет, эти люди в Смихове совсем лишились разума. А разум сейчас, — разгорячившись, доктор хлопнул себя по лбу так, что на носу подпрыгнула дужка пенсне, — необходим нам всем. Вам также, друг мой, чтобы все обошлось без неприятностей. Счастливого пути, будьте здоровы! И выйдите, пожалуйста, черным ходом.

Красл не помнил, как выбрался на улицу. В кармане уйма денег — столько он еще в жизни не видел. Впереди отпуск на целую неделю: важное поручение, встреча с родными местами… Сколько лет уже он собирался посетить могилы родителей! Знай Красл, что его ожидает в Свагове, он бы предвкушал поездку с меньшим нетерпением.

2

Свагов больше походил на поле боя, чем на мирный горный поселок. На улицах до глубокой ночи буянили уланы — молодые парни из Венгрии, не дураки выпить, тем более что за содержание платил Риссиг и другие окрестные фабриканты, которые лишь в присутствии войск чувствовали себя в безопасности. Был даже проект: рядом с каждой фабрикой поставить казарму. Осуществлению его впоследствии помешала лишь скупость фабрикантов. Но покуда у них в ушах еще звучали угрозы рабочих, не забылись многотысячные демонстрации перед Сваговской фабрикой, хозяева с готовностью платили денежки. Уланы разместились в одном из цехов фабрики и ходили питаться на кухню Риссига. Днем у ворот фабрики они проверяли рабочих, сопровождали хозяина и управляющего во время обхода цехов, двое даже ездили на запятках кареты пани Риссиг. До уланов здесь стояли чешские войска, но их пришлось отозвать. Очень уж легко солдаты знакомились с девушками и парнями, работающими у станков.

Красл приехал в Свагов вечером. На улицах было пусто, все сидели дома, словно до сих пор оплакивали погибших. Красл устроился на постоялом дворе. Здесь он не узнал никого, и его никто не узнал. Ведь он покинул Свагов в пятилетнем возрасте. Фабрика выросла с тех пор: Риссиг построил два новых корпуса. Видимо, его дела шли неплохо, хотя в последние годы многие другие текстильные фабриканты разорились. Зато сам поселок выглядел убого. Немощеные улицы, облезлые домишки, всюду темнота. Только перед фабрикой горели карбидные лампы.

Едва Красл приступил к ужину, явился поселковый староста, запыхавшийся и испуганный.

— Если их благородие из газеты, так лучше пусть соберутся и уезжают обратно. Никто с ними говорить не станет. От таких разговоров одни только неприятности. Из-за одного венского газетчика гаратицкий староста под суд угодил.

Красл стал убеждать его, что никакой он не газетчик, показал документы и спросил о некоторых знакомых, о могилах родителей.

— Долго же пан собирался, — покачал головой староста. — Свагов за эти годы вовсе переменился. Понаехало много нового народу с гор и отовсюду. На кладбище, конечно, можно сходить, но не поручусь, что пан найдет могилы. Ведь и покойников нынче стало больше. И от пуль, и голодно у нас. В позапрошлом году мы не собрали денег даже на налог, так в каждый дом поставили конного жандарма. Пришлось продать семенной хлеб и заплатить. А сеять что? Взаймы взять не у кого. Пан фабрикант Риссиг продавал хлеб на своей мельнице втридорога. А уж в долг никому. Но вы этого не пишите. Гаратицкий староста год будет сидеть из-за пана барона Риссига… — в голосе старосты звучала ненависть.