История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой - [80]

Я:

– Могу себе представить. С тобой всё происходило совсем иначе, чем с той глупой курицей.

Ценци:

– «Ну», – заявил он, – «если ты хочешь получить пятёрку с плюсом, позволь мне тебя отсношать… хочешь?.. – „О да, очень хочу“, – промолвила я в ответ, – „но пятёрка с плюсом мне не нужна“. – „А что же тогда?“, – в крайнем изумлении спросил он… „Деньги“, – сказала я после этого, – „один гульден“. Он просто оторопел от неожиданности. „Я должен дать тебе деньги?..“ – „Да“. Я рассмеялась ему в лицо. „За что же?“ – спросил он и отпустил меня. Однако я продолжала держать подол рубашки задранным, демонстрируя ему свои прелести, и при этом очень дерзко заявила: „За что? Ну, за то, что господин учитель меня отсношает и чтобы я никому об этом не рассказала“.

Я:

– Это его убедило?

Ценци:

– Вполне… и он без промедления начал меня обрабатывать. Для начала он попробовал, не удастся ли ему вставить мне внутрь. Но из этого ничего не вышло, и он обошёлся внешним контактом.

Я:

– Потом ты часто ещё бывала в гимнастическом зале?

Ценци:

– Ну конечно… и в рот я брала у него, а он давал мне за это только пятьдесят крейцеров.

Я:

– А как ты потом в центр города перебралась?

Ценци:

– Только благодаря Рудольфу.

Я:

– Он-то, конечно, разбирается, что к чему.

Ценци:

– Да, он сказал, что в предместье мы никогда гешефта не сделаем, и привёл меня сюда.

Я:

– И я тоже здесь.

Ценци:

– Да… он всегда говорил… что Пеперль… та что-нибудь заработать сумеет, если будет смышленой.

Я:

– Меня бы такое положение, думаю, устроило.

Ценци:

– Ну, ты же сама видишь, дела идут неплохо.

Я:

– Да, так бы всегда шло.

Ценци:

– А сколько ты заработала?

Я:

– Погоди! Два гульдена в подъезде, пять гульденов дал старик… десять гульденов сейчас, пять гульденов у фотографа… два гульдена я должна отдать старухе, стало быть, в итоге остаётся двадцать гульденов. Ну, отец глаза вытаращит, когда я принесу домой такую уймищу денег.

Ценци:

– Тебе не приходит в голову, что поступать так было слишком недальновидно…

Я:

– Почему?

Ценци:

– Может тебе не следует отдавать всё?

Я:

– Думаешь, не следует?

Ценци:

– Избави бог. А вдруг ты завтра совсем ничего не заработаешь, что тогда будешь делать?

Я:

– Тогда я просто скажу, что ничего не заработала.

Ценци:

– Да? И тем самым дашь повод бранить тебя почём зря? Ах, нет, бери пример с меня, посмотри, как я поступаю. Один раз я отдаю три гульдена, в другой – пять, а на третий – шесть, и Рудольф рад радёшенек, что я каждый день что-нибудь приношу, а кроме того, они ведь и так сразу пропьют всё подчистую.

Я:

– Да… да… ты безусловно права…

Ценци:

– И потом, ведь тебе самой могут понадобиться деньги. Когда они у тебя есть, тебе не нужно просить, и если тебе приглянётся что-нибудь из вещей, ты спокойно покупаешь.

Я:

– Да, а потом отец догадается и тотчас же раскумекает, что я припрятываю деньжата.

Ценци:

– Ну, какая ты ещё наивная телка… если он что и увидит, ты скажешь, что получила это в подарок от одного господина… непременно в подарок… так лучше всего. А впрочем, ты должна быть любезна с отцом… всегда уметь подлизаться и угодить… тогда он тебе всё спустит.

Я:

– Ага! Так, значит, ты поэтому так ластишься к Рудольфу?

Ценци:

– Естественно. Потому у меня и не возникает с ним никаких неприятностей, и я могу делать всё, что мне заблагорассудится.

Мы оделись, решив, хотя ещё едва начало темнеть, пойти сегодня домой. Мы обе подзаработали достаточно, чтобы наверняка рассчитывать там на радушный приём и больше не имели желания искать мужчин. Мы сели в многоместный экипаж и отправились к себе в пригород.

Я отдала отцу пять гульденов. Он ничего не сказал, а взял деньги и принёс вина. Ценци не удержалась, чтобы не поведать Рудольфу, как я себя вела. Он похвалил меня. Затем началась обычная пьяная оргия, и в эту ночь я снова лежала под своим отцом.

Так завершился первый день моей жизни в статусе проститутки. Отныне я стала продажной, стала вещью общего пользования.

Отныне каждый день сразу после обеда я с Ценци или же одна отправлялась в центральный район города. А заработанные деньги, я аккуратно вручала отцу, который теперь уже совершенно не думал о том, чтобы искать работу, а предпочитал жить за мой счёт и спускать мой заработок на пьянство. Со своими братьями я совсем перестала видеться. Франц находился в учении далеко от нас, в Симмеринге, на противоположном конце города, а Лоренц, который с самого начала постиг истинную природу воцарившихся в нашем доме порядков и который Рудольфа терпеть не мог, больше нам на глаза не показывался.

На деньги, которые я тайком оставляла в собственном кармане, я время от времени покупала себе что-нибудь из повседневной одежды или даже кое-что из нарядов. Однако Рудольф не разрешал ни Ценци ни мне одеваться, отправляясь на панель, в добротные вещи. Он заявил, что если мы будем ходить по улице расфуфыренными, на нас непременно обратит внимание полиция, а кроме того господа, которые обычно увязываются за нами, сразу утратят всякий интерес, посчитав нас профессиональными проститутками, тогда как их в первую очередь привлекают именно наивность и дилетантизм.

Отныне я хорошо ориентировалась в социальной принадлежности своих клиентов, знала все их уловки и хитрости, и научилась выманивать как можно больше денег у людей, с которыми мне приходилось иметь дело.