Предисловие переводчика
к первому русскому изданию
«…да, мой дорогой, человек – всего лишь очень привязанная к мелочам бестия».
Феликс Зальтен
О, добр и ты!.. Не так ли в наше время
В сей блядовской и осторожный век,
В заброшенном гондоне скрыто семя,
Из коего родится человек.
А. В. Дружинин и Н. А. Некрасов[1]
«В чём повинен перед людьми половой акт – столь естественный, столь насущный и оправданный, – что все как один не решаются говорить о нём без краски стыда на лице и не позволяют себе затрагивать эту тему в серьёзной и благопристойной беседе? Мы не боимся произносить: убить, ограбить, предать, – но это запретное слово застревает у нас на языке… Нельзя ли отсюда вывести, что чем меньше мы упоминаем его в наших речах, тем больше останавливаем на нём наши мысли. И очень, по-моему, хорошо, что слова наименее употребительные, реже всего встречающиеся в написанном виде и лучше всего сохраняемые нами под спудом, вместе с тем и лучше всего известны решительно всем», – говорил в своё время Мишель Монтень и добавлял: «Не обстоит ли тут дело положительно так же, как с запрещёнными книгами, которые идут нарасхват и получают широчайшее распространение именно потому, что они под запретом? Что до меня, то я полностью разделяю мнение Аристотеля, который сказал, что стыдливость украшает юношу и пятнает старца».
Итак, наш почтенный читатель держит в руках книгу, в которой речь пойдёт о жизни в её физиологическом проявлении. При этом не следует забывать, что в руках у него классический роман, а не что-то другое. И прочитав этот роман, он с удивлением обнаружит, что литература не сводится к сухой фактологии, развлекательности или к занудному морализаторству. Литература богата как жизнь. А жизнь гораздо богаче литературы. На страницах романов о жизни венской проститутки Жозефины Мутценбахер речь пойдёт о разврате и о проституции. Проституция же является той социальной стороной жизни, о которой все знают и которой порой пользуются, но упоминать о которой в «приличном обществе» почему-то не принято. Интересно спросить – почему? Порнография, описывающая и изображающая указанное явление, тоже, казалось бы, находится вне рамок приличий, однако не становится от этого менее реальной (как и порождающие её проституция и половая жизнь в целом) стороной общественного бытия и приватной жизни человека. Оставляя историкам, социологам и исследователям нравственных категорий оценку причин возникновения и общественно-обусловленной роли проституции, позволим себе сказать несколько слов о порнографии как литературном жанре.
«Мировая литература останется неполной, если не причислить к ней „Фанни Хилл“, которой наша венская распутница может не без успеха составить достойную конкуренцию. Жозефина Мутценбахер исчерпывающим образом описывает тот физиологический ландшафт, который в других книгах пытаются завуалировать или оставить за рамками повествования, – пишет в своей статье литературовед Георг Хензель, и продолжает: – Наша героиня задирает обычный для той эпохи „фартук стыдливости“ и обнажает нашему взору почти всё то, что этот фартук, якобы, прикрывал. Едва ли осталось хоть одно место (прежде пуритански заменяемое троеточиями, дабы заставить читателя вообразить себе нечто большее, чем там было), которое бы она не описала с простой выразительностью, отчего отпадала всякая нужда в дальнейшей работе фантазии».
Порнографический жанр, безусловно, имеет свои культурно-исторические корни и опирается у каждого народа на общественно-социальные и национальные традиции, но апеллирует к той части человеческой сущности, которую принято называть физиологической. И апеллирует, заметим, по-разному. Например, китайская классическая поэзия, в отличие от фольклорной, совершенно исключала изображение не только физических аспектов любви, но даже эмоциональное и чувственное отражение этого проявления человеческой жизни в слове. Только дружба, дорога, пейзаж, медитация. Напротив, традиция индийская, основанная на древней мифологии, не только во всех деталях обрисовывала физиологическую область существования, но ставила её в центр религиозного и художественного внимания, тщательно и подробно разрабатывая её формы и вариации в бесчисленных памятниках культуры и объектах поклонения. В Европе вышеозначенное явление тоже возникло не вчера, а восходит к античности, когда творили Апулей, Овидий и другие. Так в поэме «О природе вещей» Тит Лукреций Кар говорил:
«Образом только людским из людей извергается семя.
Только лишь выбьется вон и своё оно место оставит,
Как, по суставам стремясь и по членам, уходит из тела,
В определённых местах накопляясь по жилам, и тотчас
Тут возбуждает само у людей детородные части,
Их раздражает оно и вздувает, рождая желанье
Выбросить семя туда, куда манит их дикая похоть,
К телу стремятся тому, что наш ум уязвило любовью».
