История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9 - [15]

1762–1763 гг

Моя племянница, став моей любовницей, меня воспламенила. Сердце сочилось кровью, когда я думал, что Марсель станет могилой моей любви. Все, что я мог сделать, это передвигаться самыми малыми переходами. Из Антиба я проехал только до Фрежюса, менее чем за три часа; я сказал Пассано ужинать с моим братом и идти спать, заказав себе деликатный ужин с хорошими винами с моими двумя девицами. Я оставался с ними за столом до полуночи и провел добрых двенадцать часов в постели, наслаждаясь любовными глупостями и сном; то же самое я проделал в Люке, в Бриньоле и Обане, где провел с нею шестую блаженную ночь, которая стала последней.

Едва прибыв в Марсель, я отвез ее к м-м Одибер, отослав Пассано с моим братом в «Тринадцать кантонов», где они должны были поселиться, не показываясь м-м д’Юрфэ, которая жила в той же гостинице уже три недели, дожидаясь меня.

Моя племянница была с м-м Одибер с детства; это была женщина умная и интриганка, которая испытывала к моей племяннице чувство самой нежной дружбы с самого детства, и по своим каналам надеялась получить от ее отца прощение и вернуть, таким образом, в лоно семьи. Мы договорились, что, оставив ее в коляске вместе с Марколиной, я покажу ее этой даме, которую я уже знал, и от которой мог узнать, где мог бы ее поселить, в ожидании, пока та не проделает все демарши, необходимые, чтобы добиться успеха в нашем проекте.

Я поднимаюсь к м-м Одибер, которая из окна видит меня, сходящего с кареты, и, любопытствуя, кто бы это мог прибыть к ней с почтой, выходит мне навстречу. Вспомнив меня, она соглашается зайти вместе со мной в комнату, чтобы узнать, чего я могу от нее хотеть. Я коротко рассказываю ей правдоподобную версию сути дела, про несчастье, что заставило Кроче покинуть м-ль П.П., про то, как мне повезло утешить мадемуазель в ее потере, про другую удачу, что удалось найти в Генуе некое знакомство, которое сможет представить ее не позднее чем через две недели ее собственному отцу, и про удовольствие, что я имею передать в данный момент в ее собственные руки это очаровательное существо, которого я являюсь, в сущности, спасителем.

– Где же она?

– В моей коляске, за задернутыми занавесками, невидимая для прохожих.

– Скажите ей сойти и предоставьте мне похлопотать об этом деле. Никто не узнает, что она у меня. Мне не терпится ее обнять.

Я спускаюсь, велю ей опустить капюшон на лицо и предаю ее в руки преданной ее подруги, радующейся этому прекрасному театральному действу. Объятия, поцелуи, слезы радости, смешанные со слезами раскаяния, захватывают и меня. Клермон, которого я призываю, приносит ее чемодан и все, что есть у нее с собой в коляске, и я ухожу, пообещав навещать ее каждый день.

Я сажусь в коляску, сказав почтальонам, куда меня везти. Хозяин был честный пожилой человек, у которого я содержал столь удачно Розали. Марголина плачет от горя, будучи разлученной со своей дорогой подругой. Я захожу к старику, наскоро договариваюсь с ним о том, чтобы поместить там Марголину, кормить ее и ухаживать за ней как за принцессой. Он говорит, что поселит с ней свою собственную племянницу, заверяет, что она никуда не будет выходить, и никто не зайдет в ее апартаменты, что он мне все покажет и я буду доволен.

Я иду за ней к коляске, вывожу ее и приказываю Клермону следовать за нами с ее вещами.

– Вот, – говорю я ей, – твой дом. Я зайду завтра узнать, довольна ли ты, и буду с тобой ужинать. Вот тебе твои деньги, в золоте, тебе они будут не нужны, но пусть будут, потому что тысяча дукатов сделают тебя в Венеции уважаемой. Не плачь, дорогая Марколина, ты владеешь моим сердцем. Прощай, до завтрашнего вечера.

Старик дает мне ключ от двери ее дома, и я спешу в «Тринадцать кантонов». Меня там уже ждут и ведут в апартаменты, что предназначила для меня м-м д’Юрфэ, смежные с ее собственными. Я вижу там Бруньоля, который спешит передать мне привет от своей хозяйки и сказать мне, что она одна, и ей не терпится меня увидеть.

Читателю придется поскучать, читая обстоятельный рассказ об этой беседе, так как он столкнется только с нелепостями в рассуждениях этой бедной женщины, увлекшейся самой ошибочной и самой химерической из доктрин и, с моей подачи, ложными уверениями, которые не имели никакого отношения ни к правде, ни к убедительности. Погруженный в распутство и влюбленный в жизнь, что я веду, я пользовался безумием женщины, которая, не будучи мной обманута, захотела сменить свое существо на другое. Я воспользовался своим преимуществом, и в то же время ломал комедию. Первое, что она меня спросила, было – где Кверилинт, и она была поражена, когда я сказал, что он находится в гостинице.

– Так это он меня преобразует в меня саму! Я уверена в этом. Мой гений убеждает меня в этом каждую ночь. Спросите у Паралис, достойны ли подарки, что я ему приготовила, быть преподнесены от имени Серамис главе розенкрейцеров.

Не зная, что это за подарки и не имея возможности попросить у нее их посмотреть, я ответил ей, что мы должны сначала их освятить в планетарные часы, посвященные тем культам, что мы должны отслужить, и что сам Кверилинт не может их видеть до процедуры освящения. В связи с этим, она ввела меня в соседнюю комнату, где достала из секретера семь свертков, которые Розенкрейцер должен получить в качестве приношений семи планетам. Каждый сверток содержал семь фунтов металла, принадлежащего данной планете, и семь драгоценных камней, принадлежащих той же планете, каждый в семь каратов: алмаз, рубин, изумруд, сапфир, хризолит, топаз и опал.