История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9 - [104]
– Эй, друг мой! Вы почернели. Я вас не покину. Я иду вместе с вами. Он оглядывается в сторону моих штанов и замечает пистолет, смотрит с другой стороны и видит второй, он берет меня за руку и говорит, что уверен, что я направляюсь драться, и как мой друг он хочет за этим наблюдать, заверив меня, что не станет мешать моему предприятию. Я заверяю его с улыбкой, что не иду драться, и у меня с губ срывается, без мысли о последствиях, что я иду только пройтись.
– Очень хорошо, – говорит он. В таком случае, я надеюсь, что моя компания будет вам приятна, как и ваша – мне. Мы пообедаем у Пушки. Я сейчас иду сказать кое-кому, чтобы пошли известить девушку, которая должна прийти обедать вместе со мной одна, чтобы привела с собой одну юную француженку, которая, черт побери, очаровательна. Мы составим четверку.
– Дорогой друг, избавьте меня, я в печали, мне надо пройтись одному, чтобы развеять дурное настроение.
– Вы пойдете завтра, если вам так надо, но заверяю вас, что через три часа вы развеселитесь. Без этого я пойду скучать вместе с вами. Где вы хотели бы пообедать?
– Нигде, так как я не голоден. У меня три дня маковой росинки во рту не было. Я могу только пить.
– Вы удивляете меня. Теперь я вижу все. Это болезненная страсть (colera-morbus), которая может свести вас с ума, как случилось с одним из моих братьев, который от этого умер.
Этот молодой человек, настаивая подобным образом, рассуждая с такой убедительностью, не заслужил, как мне казалось, моего пренебрежения. Я смогу, сказал я себе, выполнить свое намерение после того, как мы расстанемся. Я ничем не рискую, кроме как прожить еще пять-шесть часов;
Credete a chi n'ha falto esperimento[38], как говорит Ариосто.
Читатель может мне поверить, что все те, кто из-за большого горя убили себя, сделали это в предчувствии наступления безумия, которое охватит их разум, если они это не сделают, и что все те, соответственно, кто сходит с ума, могут избежать этого несчастья, только убив себя. Я пошел на это только потому, что потерял бы рассудок, если бы протянул еще один день. Вот следствие. Человек никогда не должен себя убивать, потому что может так статься, что причина его горя прекратится до того, как наступит безумие. Этим я хочу сказать, что те, у кого душа достаточно сильная, чтобы никогда ни от чего не отчаиваться, счастливы. Моя душа не была достаточно сильной, я потерял всякую надежду и шел себя убить в полном сознании. Я обязан моим спасением только случаю.
Когда Эгард узнал, что я иду за мост только для собственного удовольствия, он сказал, что лучше вернуться обратно, и я дал себя убедить; но полчаса спустя, не имея больше сил идти из-за свинца, наложенного в карманы, я попросил его меня немного проводить меня туда, где я мог бы его подождать, потому что я больше не мог идти от слабости. Я дал ему слово ждать его у Пушки, и пошел туда. Когда я оказался в таверне, я опустошил свои карманы от свертков, слишком тяжелых, и положил их в шкаф.
Я размышлял, ожидая этого любезного молодого человека, что, может быть, он стал управляющей причиной моего самоубийства. Он уже ему помешал, потому что задержал его. То-есть я рассуждал и говорил себе не как человек, который надеется, но как человек, который предвидит, что, возможно, Эгард – это то существо, которому я должен быть обязан жизнью. Мне оставалось выяснить, сделал ли он мне добро или зло. То, что я устанавливал в моей системе, было, что в абсолютных и решающих действиях мы властны только до известной черты. Я смотрел на себя, сидящего там, в таверне, ожидающего возвращения этого англичанина как бы через силу, потому что, не считая моральной силы, было странно, что я должен был бы уступить силе.
Четверть часа спустя после его прихода появились две юные безумицы, одна из которых была француженка, и принесли с собой веселье. Они были созданы для радости; в них было все, чтобы зажечь желания в самом холодном человеке. Я отдал им всю справедливость, которую они заслуживали, но не оказав им приема, на который они рассчитывали, желая развлечься, и они стали на меня смотреть как на бессильного. Несмотря на то, что я был в агонии, я ощутил, однако, проявление самолюбия, которое заставило меня играть персонажа, сходного с тем, каким я должен был быть. Я дарил безжизненные поцелуи, без смеха, и попросил Эгарда сказать англичанке, что если бы я не был при смерти, я нашел бы ее очаровательной. Они меня пожалели. Человек, который три дня не ел и не спал, недоступен, разумеется, проявлениям Венеры. Слова их бы не убедили, если бы Эгард не назвал им мое имя. У меня была репутация, и я видел, что они прониклись уважением. Они все трое надеялись на воздействие Бахуса. Я был уверен, что они ошибаются.
Обед был по-английски, то есть без супа, я положительно не мог съесть ни кусочка ростбифа, ни немного пудинга. Я ел только устриц, запивая вином Граве, довольно хорошим, и радуясь ловкости Эгарда, занимавшего обеих. В разгар веселья он предложил англичанке станцевать Ромпэп голой, и она согласилась, если вокруг будут одни слепые, и мы все будем как она. Я сказал Эгарду, что сделаю все, что он хочет, но что я не могу ни танцевать, потому что не держусь на ногах, ни становиться таким, каким прелести двух героинь должны были бы меня заставить быть. Они меня освободили, при условии, что если спектакль меня вернет к жизни, я присоединюсь к ним в унисон, и поклялись, что они это заметят. Нашли слепых, они пришли и мы заперлись.
Бурная, полная приключений жизнь Джованни Джакомо Казановы (1725–1798) послужила основой для многих произведений литературы и искусства. Но полнее и ярче всех рассказал о себе сам Казанова. Его многотомные «Мемуары», вместившие в себя почти всю жизнь героя — от бесчисленных любовных похождений до встреч с великими мира сего — Вольтером, Екатериной II неоднократно издавались на разных языках мира.
О его любовных победах ходят легенды. Ему приписывают связи с тысячей женщин: с аристократками и проститутками, с монахинями и девственницами, с собственной дочерью, в конце концов… Вы услышите о его похождениях из первых уст, но учтите: в своих мемуарах Казанова, развенчивая мифы о себе, создает новые!
Великий венецианский авантюрист и соблазнитель Джакомо Казанова (1725—1798) — один из интереснейших людей своей эпохи. Любовь была для него жизненной потребностью. Но на страницах «Истории моей жизни» Казанова предстает не только как пламенный любовник, преодолевающий любые препятствия на пути к своей цели, но и как тонкий и умный наблюдатель, с поразительной точностью рисующий портреты великих людей, а также быт и нравы своего времени. Именно поэтому его мемуары пользовались бешеной популярностью.
Мемуары знаменитого авантюриста Джиакомо Казановы (1725—1798) представляют собой предельно откровенный автопортрет искателя приключений, не стеснявшего себя никакими запретами, и дают живописную картину быта и нравов XVIII века. Казанова объездил всю Европу, был знаком со многими замечательными личностями (Вольтером, Руссо, Екатериной II и др.), около года провел в России. Стефан Цвейг ставил воспоминания Казановы в один ряд с автобиографическими книгами Стендаля и Льва Толстого.Настоящий перевод “Мемуаров” Джиакомо Казановы сделан с шеститомного (ин-октаво) брюссельского издания 1881 года (Memoires de Jacques Casanova de Seingalt ecrits par lui-meme.
«Я начинаю, заявляя моему читателю, что во всем, что сделал я в жизни доброго или дурного, я сознаю достойный или недостойный характер поступка, и потому я должен полагать себя свободным. Учение стоиков и любой другой секты о неодолимости Судьбы есть химера воображения, которая ведет к атеизму. Я не только монотеист, но христианин, укрепленный философией, которая никогда еще ничего не портила.Я верю в существование Бога – нематериального творца и создателя всего сущего; и то, что вселяет в меня уверенность и в чем я никогда не сомневался, это что я всегда могу положиться на Его провидение, прибегая к нему с помощью молитвы во всех моих бедах и получая всегда исцеление.
Знаменитый авантюрист XVIII века, богато одаренный человек, Казанова большую часть жизни провел в путешествиях. В данной брошюре предлагаются записки Казановы о его пребывании в России (1765–1766). Д. Д. Рябинин, подготовивший и опубликовавший записки на русском языке в журнале "Русская старина" в 1874 г., писал, что хотя воспоминания и имеют типичные недостатки иностранных сочинений, описывающих наше отечество: отсутствие основательного изучения и понимания страны, поверхностное или высокомерное отношение ко многому виденному, но в них есть и несомненные достоинства: живая обрисовка отдельных личностей, зоркий взгляд на события, меткие характеристики некоторых явлений русской жизни.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
«В десять часов утра, освеженный приятным чувством, что снова оказался в этом Париже, таком несовершенном, но таком пленительном, так что ни один другой город в мире не может соперничать с ним в праве называться Городом, я отправился к моей дорогой м-м д’Юрфэ, которая встретила меня с распростертыми объятиями. Она мне сказала, что молодой д’Аранда чувствует себя хорошо, и что если я хочу, она пригласит его обедать с нами завтра. Я сказал, что мне это будет приятно, затем заверил ее, что операция, в результате которой она должна возродиться в облике мужчины, будет осуществлена тот час же, как Керилинт, один из трех повелителей розенкрейцеров, выйдет из подземелий инквизиции Лиссабона…».
«– Вчера, – сказала мне она, – вы оставили у меня в руках два портрета моей сестры М. М., венецианки. Я прошу вас оставить их мне в подарок.– Они ваши.– Я благодарна вам за это. Это первая просьба. Второе, что я у вас прошу, это принять мой портрет, который я передам вам завтра.– Это будет, мой дорогой друг, самое ценимое из всех моих сокровищ; но я удивлен, что вы просите об этом как о милости, в то время как это вы делаете мне этим нечто, что я никогда не осмеливался бы вас просить. Как я мог бы заслужить, чтобы вы захотели иметь мой портрет?..».
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Решившись заранее провести шесть месяцев в Риме в полном спокойствии, занимаясь только тем, что может мне предоставить знакомство с Вечным Городом, я снял на следующий день по приезде красивые апартаменты напротив дворца посла Испании, которым сейчас был монсеньор д’Аспурю; это были те апартаменты, что занимал учитель языка, у которого я брал уроки двадцать семь лет назад, когда был на службе у кардинала Аквавива. Хозяйкой этого помещения была жена повара, который приходил с ней спать только раз в неделю.