История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6 - [13]
Это вся история моего короткого пребывания в Голландии в этот второй раз, когда я не сделал ничего важного для своей судьбы. У меня там были неприятности, но когда я об этом вспоминаю, я нахожу, что любовь искупала все.
Я остановился только в Утрехте на один день, чтобы взглянуть на землю, принадлежащую гернгутерам[7], и через день прибыл в Кёльн в полдень; но за полчаса до приезда туда пятеро солдат-дезертиров, трое справа и двое слева, остановили меня, весело спрашивая кошелек. Мой почтальон, под угрозой смерти от пистолета, который я держал в руке, хлестнул двоих, и разбойники разрядили свои ружья в меня, но ранили только мою коляску. Им не хватило ума стрелять в почтальона. Если бы у меня имелось два кошелька, как обычно у англичан, из которых легкий предназначен для дерзких воров, я кинул бы его этим несчастным, но, имея только один, и хорошо наполненный, я рискнул жизнью, чтобы его спасти. Мой испанец, который слышал свист пуль, пролетающих мимо головы, к его удивлению, не был задет. В Кёльне французы находились на зимних квартирах. Меня поселили в гостинице под вывеской «Солнце». Войдя в зал, я увидел графа де Ластик, племянника м-м д'Юрфэ, который, поприветствовав, отвел меня к г-ну де Торси, коменданту. Я показал ему вместо паспорта письмо г-на д'Аффри, и все прошло отлично. Когда я рассказал ему, что произошло при моем приезде, он поздравил меня с удачей, но осудил во вполне ясных выражениях возможные последствия моей бравады… Он сказал, что если я не тороплюсь уезжать, я, возможно, увижу их повешенными, но я хотел назавтра уехать.
Мне пришлось обедать с г-дами де Ластик и де Флавакур, которые уговорили меня пойти в комедию. Из-за этого мне пришлось привести себя в порядок, так как, вполне возможно, они представили бы меня дамам, и я хотел блеснуть.
Придя в театр и увидев там красивую женщину, которая навела на меня свой лорнет, я попросил г-на де Ластик меня представить. В первом антракте он отвел меня в ее ложу, где начал с того, что сказал, кто я, г-ну графу де Кеттлер, генерал-лейтенанту на австрийской службе, состоящему при французской армии, как г-н де Монтасе, француз, – при австрийской. Затем тот представил меня даме, вызвавшей мой интерес. Она стала задавать мне вопросы о Париже, затем о Брюсселе, где она выросла, не обнаруживая при этом интереса к моим ответам. Ее внимание привлекали мои кружева, брелоки, мои кольца. Быстро сменив тему, она спросила меня, как будто вспомнив, что должна проявить любопытство, остановлюсь ли я на несколько дней в Кёльне, и притворилась огорченной, когда я ответил, что рассчитываю обедать завтра в Бонне. Генерал Кеттлер поднялся, сказав мне, что уверен, что эта прекрасная дама сумеет уговорить меня отложить мой отъезд, и ушел вместе с Ластиком, оставив меня наедине с интересной красоткой. Это была жена бургомистра Х., с которой Кеттлер не расставался.
– Уж не ошибся ли он, – спросила она меня заинтересованно, – уверяя, что я смогу этого добиться?
– Я не уверен, но возможно он ошибается, предполагая, что вы захотите это проделать.
– Очень хорошо. Надо его на этом поймать, для того лишь, чтобы наказать за недоверие. Оставайтесь.
Неожиданность такого оборота поставила меня в глупое положение. Мне надо было собраться с мыслями. Могу ли я ожидать чего-то в Кёльне при разговорчиках такого сорта? Любопытство толкало меня, наказание казалось весьма вероятным, возможность получить желаемое – манила, и идея послужить приманкой в ловушке вызывала восхищение. Следовало углубить глупость ситуации. Приняв послушный и благодарный вид, я склонился к ее руке и поцеловал ее с покорным видом.
– Вы останетесь здесь, и это засвидетельствует вашу вежливость, так как, уехав завтра, вы покажете, что приехали сюда только для того, чтобы посмеяться над нами. Генерал дает завтра бал, и вы с нами потанцуете.
– Осмелюсь ли я польстить себе, мадам, предположив, что смогу служить персоне ваших достоинств в контрдансах?
– Я не буду танцевать ни с кем другим, когда вы будете утомлены.
– То-есть, когда я паду мертвый.
– Но откуда у вас эта благоухающая помада? Вы появились в театре, и я стала ее ощущать.
– Она из Флоренции; если она кружит вам голову, я тотчас же скажу снова меня причесать.
– Ах, боже! Это будет убийственно! Такая помада – это счастье моей жизни.
– И вы составите счастье моей, позволив мне отправить вам завтра дюжину баночек.
Возвращение генерала помешало ей ответить. Я встал, чтобы уйти.
– Я уверен, – сказал мне он, – что ваш отъезд отложен. Мадам пригласила вас прийти завтра поужинать и потанцевать ко мне. Не правда ли?
– Она меня заворожила, мой генерал, убедив, что вы окажете мне эту честь, и что я буду иметь честь танцевать с ней контрдансы. Как можно уехать после этого?
– Вы правы. Я буду вас ждать.
Я вышел из ложи влюбленный и уже счастливый в воображении, и вернулся в театр, где благоухание моей помады вызвало комплименты всех молодых офицеров. Это был подарок Эстер, и первый день, когда я им воспользовался. В коробке было двадцать четыре баночки. Я вынул из нее дюжину и отослал даме на другой день в девять часов, в полотняном навощенном и запечатанном пакете, адресованными на ее имя, как будто он был направлен неким комиссионером.
Бурная, полная приключений жизнь Джованни Джакомо Казановы (1725–1798) послужила основой для многих произведений литературы и искусства. Но полнее и ярче всех рассказал о себе сам Казанова. Его многотомные «Мемуары», вместившие в себя почти всю жизнь героя — от бесчисленных любовных похождений до встреч с великими мира сего — Вольтером, Екатериной II неоднократно издавались на разных языках мира.
Мемуары знаменитого авантюриста Джиакомо Казановы (1725—1798) представляют собой предельно откровенный автопортрет искателя приключений, не стеснявшего себя никакими запретами, и дают живописную картину быта и нравов XVIII века. Казанова объездил всю Европу, был знаком со многими замечательными личностями (Вольтером, Руссо, Екатериной II и др.), около года провел в России. Стефан Цвейг ставил воспоминания Казановы в один ряд с автобиографическими книгами Стендаля и Льва Толстого.Настоящий перевод “Мемуаров” Джиакомо Казановы сделан с шеститомного (ин-октаво) брюссельского издания 1881 года (Memoires de Jacques Casanova de Seingalt ecrits par lui-meme.
«Я начинаю, заявляя моему читателю, что во всем, что сделал я в жизни доброго или дурного, я сознаю достойный или недостойный характер поступка, и потому я должен полагать себя свободным. Учение стоиков и любой другой секты о неодолимости Судьбы есть химера воображения, которая ведет к атеизму. Я не только монотеист, но христианин, укрепленный философией, которая никогда еще ничего не портила.Я верю в существование Бога – нематериального творца и создателя всего сущего; и то, что вселяет в меня уверенность и в чем я никогда не сомневался, это что я всегда могу положиться на Его провидение, прибегая к нему с помощью молитвы во всех моих бедах и получая всегда исцеление.
О его любовных победах ходят легенды. Ему приписывают связи с тысячей женщин: с аристократками и проститутками, с монахинями и девственницами, с собственной дочерью, в конце концов… Вы услышите о его похождениях из первых уст, но учтите: в своих мемуарах Казанова, развенчивая мифы о себе, создает новые!
«История моей жизни» Казановы — культурный памятник исторической и художественной ценности. Это замечательное литературное творение, несомненно, более захватывающее и непредсказуемое, чем любой французский роман XVIII века.«С тех пор во всем мире ни поэт, ни философ не создали романа более занимательного, чем его жизнь, ни образа более фантастичного», — утверждал Стефан Цвейг, посвятивший Казанове целое эссе.«Французы ценят Казанову даже выше Лесажа, — напоминал Достоевский. — Так ярко, так образно рисует характеры, лица и некоторые события своего времени, которых он был свидетелем, и так прост, так ясен и занимателен его рассказ!».«Мемуары» Казановы высоко ценил Г.Гейне, им увлекались в России в начале XX века (А.Блок, А.Ахматова, М.Цветаева).Составление, вступительная статья, комментарии А.Ф.Строева.
Великий венецианский авантюрист и соблазнитель Джакомо Казанова (1725—1798) — один из интереснейших людей своей эпохи. Любовь была для него жизненной потребностью. Но на страницах «Истории моей жизни» Казанова предстает не только как пламенный любовник, преодолевающий любые препятствия на пути к своей цели, но и как тонкий и умный наблюдатель, с поразительной точностью рисующий портреты великих людей, а также быт и нравы своего времени. Именно поэтому его мемуары пользовались бешеной популярностью.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
«Погомас, который в Генуе назвался Пассано, поскольку все его знали, представил мне свою жену и свою дочь, некрасивых, грязных и наглых. Я быстро от них избавился, чтобы наскоро пообедать с моей племянницей и отправиться сразу к маркизу Гримальди. Мне не терпелось узнать, где обитает Розали.Лакей сенатора сказал мне, что его светлость находится в Венеции, и что его не ждут раньше конца апреля. Он отвел меня к Паретти, который женился через шесть или семь месяцев после моего отъезда.Сразу меня узнав, он показал, что рад меня видеть, и покинул свою контору, чтобы пойти представить меня своей жене, которая при виде меня испустила крик восторга и кинулась ко мне с распростертыми объятиями.
«Решившись заранее провести шесть месяцев в Риме в полном спокойствии, занимаясь только тем, что может мне предоставить знакомство с Вечным Городом, я снял на следующий день по приезде красивые апартаменты напротив дворца посла Испании, которым сейчас был монсеньор д’Аспурю; это были те апартаменты, что занимал учитель языка, у которого я брал уроки двадцать семь лет назад, когда был на службе у кардинала Аквавива. Хозяйкой этого помещения была жена повара, который приходил с ней спать только раз в неделю.
«Мне 23 года.На следующую ночь я должен был провести великую операцию, потому что в противном случае пришлось бы дожидаться полнолуния следующего месяца. Я должен был заставить гномов вынести сокровище на поверхность земли, где я произнес бы им свои заклинания. Я знал, что операция сорвется, но мне будет легко дать этому объяснение: в ожидании события я должен был хорошо играть свою роль магика, которая мне безумно нравилась. Я заставил Жавотту трудиться весь день, чтобы сшить круг из тринадцати листов бумаги, на которых нарисовал черной краской устрашающие знаки и фигуры.