История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3 - [48]
Отель дю Руль стал причиной того, что я охладел к преследованию Коралины. Венецианский музыкант по имени Гуаданьи, красивый, знающий в своем искусстве и полный ума, понравился Коралине две или три недели спустя после того, как я порвал с ней. Красивый мальчик, обладающий лишь видимостью мужественности, заинтересовал Коралину и стал причиной ее разрыва с принцем Монако, который застал их на месте преступления. Но Коралина сумела обернуть дело так, что восстановила отношения с принцем месяц спустя, и так удачно, что подарила ему через девять месяцев малышку. Это была девочка, которую назвали Аделаида и которой принц дал приданое. Потом принц покинул ее, после смерти герцога де Валентинуа, чтобы жениться на мадемуазель Гриньоль, генуэзке, и Коралина стала любовницей графа де ла Марш, который в настоящее время принц де Конти. Коралины уж больше нет, как и ее сына, которого этот принц от нее имел, и которого назвали графом де Монреаль. Но вернемся к моим делам.
Мадам Дофин разрешилась от бремени принцессой, которая получила титул мадам де Франс. В августе я смотрел в Лувре новые картины, которые художники королевской Академии живописи представили публике, и, не увидев там батальной живописи, решил пригласить из Венеции в Париж моего брата Франсуа, который проявил талант в этом жанре. Поскольку Паросселли, единственный во Франции художник-баталист, умер, я решил, что мой брат сможет поймать здесь удачу; Я написал г-ну Гримани и брату и убедил их, но он прибыл в Париж лишь в начале следующего года.
Король Луи XV, который страстно любил охоту, привык проводить каждый год шесть недель осени в Фонтенбло. Возвращались в Версаль в середине ноября. Это путешествие обходилось ему в пять миллионов. Перевозили с ним все, что могло понадобиться для развлечения всех иностранных министров и всего двора. Его сопровождали также французские и итальянские комедианты, и актеры и актрисы Оперы. Фонтенбло в эти шесть недель выглядел намного более блестящим, чем Версаль. Несмотря на это, большой Париж не оставался без спектаклей. Имелись опера, комедии французская и итальянская, поскольку обилие актеров позволяло заместить тех и других.
Марио, отец Баллетти, вполне восстановивший свое здоровье, должен был ехать вместе со своей женой Сильвией и всем своим семейством, и пригласил меня с собой, предложив занять квартиру в доме, который он снял, и я согласился. Я не мог бы найти лучшего случая, чтобы узнать двор Людовика XV и всех иностранных министров. Кроме того, я был там представлен г-ну де Морозини, сегодня Прокуратору Сен-Марк, тогда – послу Республики при короле Франции. В первый день, когда давали оперу, он предложил мне его сопровождать; это была музыка Люли. Я сидел в партере, как раз под ложей, где находилась мадам де Помпадур, которую я еще не знал. В первой сцене появилась знаменитая Мор, которая вышла из-за кулисы и на втором стихе испустила крик такой силы и такой неожиданный, что я решил, что она взбесилась; я издал непроизвольно смешок, не ожидая, что его сочтут неуместным. «Голубая лента»[36], находящийся рядом с маркизой, спросил меня сухо, из какой я страны, и я сухо ответил, что из Венеции.
– Когда я был в Венеции, я тоже смеялся над речитативами ваших опер.
– Я уверен в этом, и я также не сомневаюсь, что никто и не подумал помешать вам смеяться.
Мой ответ, слегка поспешный, заставил засмеяться мадам де Помпадур, которая спросила меня, вправду ли я из тех мест.
– Из каких тех?
– Из Венеции.
– Венеция, мадам, это не «Те места», а «Эти».
Этот ответ сочли еще более странным, чем первый, и вот, вся ложа принялась совещаться, является ли Венеция «там» или «тут». Сочли, что я, безусловно, прав, и на меня больше не нападали. Я дослушал оперу без смеха, и поскольку я был простужен, часто сморкался. Тот же «голубая лента», которого я не знал, и который оказался маршалом де Ришелье, сказал мне, что очевидно окна моей комнаты плохо закрыты.
– Прошу прощения, месье, они даже законопачены.
Все засмеялись, и я почувствовал себя оскорбленным, потому что догадался, что неправильно произнес слово «законопачены». Я надулся. Полчаса спустя г-н де Ришелье спросил у меня, какая из двух актрис мне больше нравится по своей красоте.
– Вот эта.
– У нее некрасивые ступни.
– Это не видно, месье, и потом, при оценке красивой женщины первое, что я отбрасываю, это ступни.
Это словцо получилось у меня случайно, и я даже не понял его остроты, но оно оказалось столь удачным, что привлекло ко мне внимание всей компании в ложе. Маршал узнал, кто я такой, от г-на Морозини, и тот мне сказал, что с удовольствием меня хвалил. Мое словцо сделалось знаменитым, и маршал де Ришелье оказал мне любезный прием. Из иностранных министров, которым я был представлен, самым любезным был милорд маршал Шотландский Кейт, который представлял короля Пруссии. Мне представился случай говорить с ним.
Это было на третий день после моего прибытия в Фонтенбло. Я пошел один ко двору. Я увидел прекрасного короля, идущего к мессе, и всю королевскую семью, всех придворных дам, которые удивили меня своей некрасивостью, как дамы двора в Турине – своей красотой. Но, наблюдая поразительную красотку среди стольких уродов, я спросил у кого-то, как зовут эту даму.
Бурная, полная приключений жизнь Джованни Джакомо Казановы (1725–1798) послужила основой для многих произведений литературы и искусства. Но полнее и ярче всех рассказал о себе сам Казанова. Его многотомные «Мемуары», вместившие в себя почти всю жизнь героя — от бесчисленных любовных похождений до встреч с великими мира сего — Вольтером, Екатериной II неоднократно издавались на разных языках мира.
О его любовных победах ходят легенды. Ему приписывают связи с тысячей женщин: с аристократками и проститутками, с монахинями и девственницами, с собственной дочерью, в конце концов… Вы услышите о его похождениях из первых уст, но учтите: в своих мемуарах Казанова, развенчивая мифы о себе, создает новые!
Великий венецианский авантюрист и соблазнитель Джакомо Казанова (1725—1798) — один из интереснейших людей своей эпохи. Любовь была для него жизненной потребностью. Но на страницах «Истории моей жизни» Казанова предстает не только как пламенный любовник, преодолевающий любые препятствия на пути к своей цели, но и как тонкий и умный наблюдатель, с поразительной точностью рисующий портреты великих людей, а также быт и нравы своего времени. Именно поэтому его мемуары пользовались бешеной популярностью.
Мемуары знаменитого авантюриста Джиакомо Казановы (1725—1798) представляют собой предельно откровенный автопортрет искателя приключений, не стеснявшего себя никакими запретами, и дают живописную картину быта и нравов XVIII века. Казанова объездил всю Европу, был знаком со многими замечательными личностями (Вольтером, Руссо, Екатериной II и др.), около года провел в России. Стефан Цвейг ставил воспоминания Казановы в один ряд с автобиографическими книгами Стендаля и Льва Толстого.Настоящий перевод “Мемуаров” Джиакомо Казановы сделан с шеститомного (ин-октаво) брюссельского издания 1881 года (Memoires de Jacques Casanova de Seingalt ecrits par lui-meme.
«Я начинаю, заявляя моему читателю, что во всем, что сделал я в жизни доброго или дурного, я сознаю достойный или недостойный характер поступка, и потому я должен полагать себя свободным. Учение стоиков и любой другой секты о неодолимости Судьбы есть химера воображения, которая ведет к атеизму. Я не только монотеист, но христианин, укрепленный философией, которая никогда еще ничего не портила.Я верю в существование Бога – нематериального творца и создателя всего сущего; и то, что вселяет в меня уверенность и в чем я никогда не сомневался, это что я всегда могу положиться на Его провидение, прибегая к нему с помощью молитвы во всех моих бедах и получая всегда исцеление.
Знаменитый авантюрист XVIII века, богато одаренный человек, Казанова большую часть жизни провел в путешествиях. В данной брошюре предлагаются записки Казановы о его пребывании в России (1765–1766). Д. Д. Рябинин, подготовивший и опубликовавший записки на русском языке в журнале "Русская старина" в 1874 г., писал, что хотя воспоминания и имеют типичные недостатки иностранных сочинений, описывающих наше отечество: отсутствие основательного изучения и понимания страны, поверхностное или высокомерное отношение ко многому виденному, но в них есть и несомненные достоинства: живая обрисовка отдельных личностей, зоркий взгляд на события, меткие характеристики некоторых явлений русской жизни.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.
«Я вхожу в зал с прекрасной донной Игнасией, мы делаем там несколько туров, мы встречаем всюду стражу из солдат с примкнутыми к ружьям штыками, которые везде прогуливаются медленными шагами, чтобы быть готовыми задержать тех, кто нарушает мир ссорами. Мы танцуем до десяти часов менуэты и контрдансы, затем идем ужинать, сохраняя оба молчание, она – чтобы не внушить мне, быть может, желание отнестись к ней неуважительно, я – потому что, очень плохо говоря по-испански, не знаю, что ей сказать. После ужина я иду в ложу, где должен повидаться с Пишоной, и вижу там только незнакомые маски.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Погомас, который в Генуе назвался Пассано, поскольку все его знали, представил мне свою жену и свою дочь, некрасивых, грязных и наглых. Я быстро от них избавился, чтобы наскоро пообедать с моей племянницей и отправиться сразу к маркизу Гримальди. Мне не терпелось узнать, где обитает Розали.Лакей сенатора сказал мне, что его светлость находится в Венеции, и что его не ждут раньше конца апреля. Он отвел меня к Паретти, который женился через шесть или семь месяцев после моего отъезда.Сразу меня узнав, он показал, что рад меня видеть, и покинул свою контору, чтобы пойти представить меня своей жене, которая при виде меня испустила крик восторга и кинулась ко мне с распростертыми объятиями.
«Решившись заранее провести шесть месяцев в Риме в полном спокойствии, занимаясь только тем, что может мне предоставить знакомство с Вечным Городом, я снял на следующий день по приезде красивые апартаменты напротив дворца посла Испании, которым сейчас был монсеньор д’Аспурю; это были те апартаменты, что занимал учитель языка, у которого я брал уроки двадцать семь лет назад, когда был на службе у кардинала Аквавива. Хозяйкой этого помещения была жена повара, который приходил с ней спать только раз в неделю.