История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10 - [7]
Когда мы поднимались из-за стола, моя служанка передала Августе письмо, которое та не могла мне дать прочесть, потому что оно было написано по-английски; но она мне предала его содержание, в присутствии своих сестер.
Милорд предлагал ей пятьдесят гиней в месяц, сроком на три года, жилье в С.-Албанс, стол и слуг, если она согласна стать его любовницей, не говоря уж о том, что она может надеяться на его благодарность, если сможет его полюбить.
Я сказал ей, что не могу давать ей на этот счет никакого совета, и она поднялась к матери, которая не хотела ничего решать не проконсультировавшись со мной, потому что, как она сказала, я самый умный и порядочный из людей. Результатом этой консультации было, что если милорд в качестве гаранта контракта даст хорошего торговца с Биржи, ее дочь должна соглашаться, потому что, если она будет хорошо себя вести, она может быть уверена, что милорд кончит тем, что на ней женится. Это, по мнению матери, и не должно быть иначе. Без этого она бы никогда такое не посоветовала, потому что ее дочери, будучи графинями, не созданы для того, чтобы быть любовницами кого бы то ни было. Августа написала соответственно, и три дня спустя милорд сделал дело, придя ко мне обедать с торговцем, который подписал контракт, внизу которого имел честь подписаться и я, в качестве свидетеля и друга матери, к которой я проводил торговца, в присутствии которого она подписала контракт о передаче своей дочери, и который выступил свидетелем. Она не захотела видеть милорда; обняла свою дочь, с которой заключила секретное соглашение, о котором я ничего не знал. Но тот день, когда Августа покинула мой дом, был отмечен также и другим особенным событием.
На следующий день после того, как я передал сертификат предполагаемому маркизу де ла Петина, я повел на прогулку верхом мою дорогую Габриеллу вместе с Ипполитой. Вернувшись к себе, я встретил в дверях того человека, который называл себя мистер Фредерик, и про которого говорили, что он сын короля Корсики Теодора, барона де Нэофи, умершего, как все знали, в Лондоне. Мистер Фредерик сказал мне, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз, и я сказал ему подниматься. Когда мы остались одни, он сказал, что он знает, что я знаком с маркизом де ла Петина, и что, учитывая для него сейчас кредитное письмо на две сотни гиней, он хотел знать, что тот достаточно известен в своей стране, чтобы не сомневаться, что он достойным образом расплатится по нему.
– Мне необходимо это знать, – сказал он, – потому что те, кто выписал этот вексель, хотели, чтобы я его индоссировал.
– Я его знаю; но я ничего не могу сказать вам о его правах, потому что знаю его только здесь, и только от посланника короля Неаполя, с которым я знаком, и в словах которого не могу сомневаться, узнал, что он тот, за кого себя выдает.
– Если те, с кем я затеваю это дело, не решатся на это, согласитесь ли вы? Вы получите его по хорошей цене.
– Я не занимаюсь коммерцией. Я не заинтересован в барыше такого рода. Прощайте, мистер Фредерик.
На следующий день Гудар пришел мне сказать, что со мной хотел бы переговорить г-н Дюкло.
– Кто этот человек?
– Это знаменитый иезуит Ла Валетте, который произвел известное банкротство, которое привело к распаду Общества Иисуса во Франции. Он был выслан сюда, и у него должно быть много денег; я советую вам его выслушать. Я с ним познакомился в одном хорошем доме, и, зная, что я с вами знаком, он обратился ко мне. Чем вы рискуете, выслушав его?
– Прекрасно. Отведите меня к нему.
Он ушел, он назначил время и мы пошли после обеда к этому человеку, на которого мне очень хотелось посмотреть; он попросил у меня прощения и, когда Гудар ушел, показал мне обменный вексель маркиза де ла Петина, который требовалось учесть; тот сказал ему, что он может справиться о нем у меня относительно его прав, потому что мои достоинства известны всему Лондону.
Я ответил отцу Ла Валетте Дюкло то же самое, что и сыну покойного короля Корсики. Я покинул его, раздраженный этим странным Петина, который доставил мне столько хлопот. Я видел, что он интригует, и решил про себя поговорить с ганноверкой о том, чтобы он прекратил эти дела.
Я не нашел случая в тот же день. На следующий день я поехал верхом с моими девочками. Я был приглашен на обед милордом Пембруком, который получил Августу, я ожидал вечера, чтобы поговорить о ее старшей сестре, которая ушла и не возвращалась. В девять часов я получил письмо от нее, в котором было вложено письмо по-немецки для ее матери. Она говорила мне в нескольких словах, что, будучи уверенной, что не получит согласия своей матери, она уехала вместе со своим любовником, который получил достаточно денег, чтобы ехать к себе на родину, где они поженятся. Она благодарила меня за все, что я для нее сделал, и просила отдать вложенное ее матери, проявить к ней сочувствие и заставить ее выслушать резоны, заверив, что она уехала не с авантюристом, но с человеком достойным, равным ей. Я показал моим трем девицам письмо их старшей сестры и сказал подняться вместе со мной к их матери. Виктория сказала, что следует дождаться завтрашнего дня, потому что эта ужасная новость помешает той спать. Мы грустно поужинали.
Бурная, полная приключений жизнь Джованни Джакомо Казановы (1725–1798) послужила основой для многих произведений литературы и искусства. Но полнее и ярче всех рассказал о себе сам Казанова. Его многотомные «Мемуары», вместившие в себя почти всю жизнь героя — от бесчисленных любовных похождений до встреч с великими мира сего — Вольтером, Екатериной II неоднократно издавались на разных языках мира.
Мемуары знаменитого авантюриста Джиакомо Казановы (1725—1798) представляют собой предельно откровенный автопортрет искателя приключений, не стеснявшего себя никакими запретами, и дают живописную картину быта и нравов XVIII века. Казанова объездил всю Европу, был знаком со многими замечательными личностями (Вольтером, Руссо, Екатериной II и др.), около года провел в России. Стефан Цвейг ставил воспоминания Казановы в один ряд с автобиографическими книгами Стендаля и Льва Толстого.Настоящий перевод “Мемуаров” Джиакомо Казановы сделан с шеститомного (ин-октаво) брюссельского издания 1881 года (Memoires de Jacques Casanova de Seingalt ecrits par lui-meme.
«Я начинаю, заявляя моему читателю, что во всем, что сделал я в жизни доброго или дурного, я сознаю достойный или недостойный характер поступка, и потому я должен полагать себя свободным. Учение стоиков и любой другой секты о неодолимости Судьбы есть химера воображения, которая ведет к атеизму. Я не только монотеист, но христианин, укрепленный философией, которая никогда еще ничего не портила.Я верю в существование Бога – нематериального творца и создателя всего сущего; и то, что вселяет в меня уверенность и в чем я никогда не сомневался, это что я всегда могу положиться на Его провидение, прибегая к нему с помощью молитвы во всех моих бедах и получая всегда исцеление.
«История моей жизни» Казановы — культурный памятник исторической и художественной ценности. Это замечательное литературное творение, несомненно, более захватывающее и непредсказуемое, чем любой французский роман XVIII века.«С тех пор во всем мире ни поэт, ни философ не создали романа более занимательного, чем его жизнь, ни образа более фантастичного», — утверждал Стефан Цвейг, посвятивший Казанове целое эссе.«Французы ценят Казанову даже выше Лесажа, — напоминал Достоевский. — Так ярко, так образно рисует характеры, лица и некоторые события своего времени, которых он был свидетелем, и так прост, так ясен и занимателен его рассказ!».«Мемуары» Казановы высоко ценил Г.Гейне, им увлекались в России в начале XX века (А.Блок, А.Ахматова, М.Цветаева).Составление, вступительная статья, комментарии А.Ф.Строева.
О его любовных победах ходят легенды. Ему приписывают связи с тысячей женщин: с аристократками и проститутками, с монахинями и девственницами, с собственной дочерью, в конце концов… Вы услышите о его похождениях из первых уст, но учтите: в своих мемуарах Казанова, развенчивая мифы о себе, создает новые!
Знаменитый авантюрист XVIII века, богато одаренный человек, Казанова большую часть жизни провел в путешествиях. В данной брошюре предлагаются записки Казановы о его пребывании в России (1765–1766). Д. Д. Рябинин, подготовивший и опубликовавший записки на русском языке в журнале "Русская старина" в 1874 г., писал, что хотя воспоминания и имеют типичные недостатки иностранных сочинений, описывающих наше отечество: отсутствие основательного изучения и понимания страны, поверхностное или высокомерное отношение ко многому виденному, но в них есть и несомненные достоинства: живая обрисовка отдельных личностей, зоркий взгляд на события, меткие характеристики некоторых явлений русской жизни.
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.
Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда были женщины! Красота, одаренность, дерзость, непредсказуемость! Их вы встретите на страницах этой книги — Людмилу Вилькину и Нину Покровскую, Надежду Львову и Аделину Адалис, Зинаиду Гиппиус и Черубину де Габриак, Марину Цветаеву и Анну Ахматову, Софью Волконскую и Ларису Рейснер. Инессу Арманд и Майю Кудашеву-Роллан, Саломею Андронникову и Марию Андрееву, Лилю Брик, Ариадну Скрябину, Марию Скобцеву… Они были творцы и музы и героини…Что за характеры! Среди эпитетов в их описаниях и в их самоопределениях то и дело мелькает одно нежданное слово — стальные.
«Эта авантюристка была римлянка, довольно молодая, высокого роста, хорошо сложена, с черными глазами и кожей поразительной белизны, но той искусственной белизны, что свойственна в Риме почти всем галантным женщинам, и которая так не нравится лакомкам, любящим прекрасную природу.У нее были привлекательные манеры и умный вид; но это был лишь вид. Она говорила только по-итальянски, и лишь один английский офицер по фамилии Уолпол поддерживал с ней беседу. Хотя он ко мне ни разу не обращался, он внушал мне дружеские чувства, и это не было только в силу симпатии, поскольку, если бы я был слеп или глух, с сэром Уолполом мне было бы ни жарко ни холодно…».
«Я вхожу в зал с прекрасной донной Игнасией, мы делаем там несколько туров, мы встречаем всюду стражу из солдат с примкнутыми к ружьям штыками, которые везде прогуливаются медленными шагами, чтобы быть готовыми задержать тех, кто нарушает мир ссорами. Мы танцуем до десяти часов менуэты и контрдансы, затем идем ужинать, сохраняя оба молчание, она – чтобы не внушить мне, быть может, желание отнестись к ней неуважительно, я – потому что, очень плохо говоря по-испански, не знаю, что ей сказать. После ужина я иду в ложу, где должен повидаться с Пишоной, и вижу там только незнакомые маски.
«Решившись заранее провести шесть месяцев в Риме в полном спокойствии, занимаясь только тем, что может мне предоставить знакомство с Вечным Городом, я снял на следующий день по приезде красивые апартаменты напротив дворца посла Испании, которым сейчас был монсеньор д’Аспурю; это были те апартаменты, что занимал учитель языка, у которого я брал уроки двадцать семь лет назад, когда был на службе у кардинала Аквавива. Хозяйкой этого помещения была жена повара, который приходил с ней спать только раз в неделю.
«Мне 23 года.На следующую ночь я должен был провести великую операцию, потому что в противном случае пришлось бы дожидаться полнолуния следующего месяца. Я должен был заставить гномов вынести сокровище на поверхность земли, где я произнес бы им свои заклинания. Я знал, что операция сорвется, но мне будет легко дать этому объяснение: в ожидании события я должен был хорошо играть свою роль магика, которая мне безумно нравилась. Я заставил Жавотту трудиться весь день, чтобы сшить круг из тринадцати листов бумаги, на которых нарисовал черной краской устрашающие знаки и фигуры.