История зарубежной литературы XVII―XVIII вв. - [60]

Шрифт
Интервал

Понимая всю сложность своего положения, Расин писал в предисловии к трагедии: «…я не решаюсь утверждать, что эта пьеса действительно лучшая из моих трагедий. Я представляю читателям и времени установить ее подлинную ценность. Я могу утверждать лишь то, что ни в одной из них добродетель не была так ярко выявлена, как в этой; малейшие ошибки в ней сурово наказаны. Даже мысль о преступлении рассматривается как само преступление. Слабости любви почитаются подлинными слабостями; страсти выступают лишь для того, чтоб показать всю разруху, какую они причиняют; и порок нарисован в ней везде такими красками, которые заставляют понять и возненавидеть его безобразие».

Трагедия открывается диалогом Ипполита и его воспитателя Терамена. Из их разговора зритель узнает, что Федра ненавидит своего пасынка, преследует его. Однако выясняется, что Федра любит Ипполита, потому и преследует его.

Она глубоко переживает свой позор, но ничего поделать с собой не может: Ипполит ей мил, дорог, образ его властно царит в ее душе. Она прибегает к помощи богов, строит им храмы, исступленно предается благочестию, но и у подножия алтаря она думает только об Ипполите и, молясь богу, молится не ему, а другому, земному богу своей души — Ипполиту. Благочестие — «лекарство жалкое для гибельных страстей». Придя к такому выводу, Федра решила иными средствами добиться успокоения: стать ненавистной Ипполиту, чтобы навсегда установить между собой и им непроходимую преграду. Она добивается его изгнания в Трезену.

Спокойнее потекли теперь ее дни, и образ юноши стал постепенно бледнеть в ее памяти. Но вот Тезей привез ее в Трезену, и снова видит она прекрасного пасынка, снова вспыхивает любовь, теперь уже как всепожирающее пламя:

Мне ненавистна жизнь, ужасен сердца пыл,
Я призывала смерть, о доброй помня славе.

Перестав бороться с собой, отдавшись безумству страсти, Федра, наконец, признается Ипполиту. «Доблестный, прямой и даже чуть суровый, прекрасный, молодой… как пишут о богах…» Зачем Тезей, а не Ипполит пришел тогда за ней? «Где были вы тогда?.. За нежное лицо чего я не дала бы?» — говорит она пораженному юноше.

О боги! Что за речь? Иль вы забыли вдруг,
Что мне Тезей — отец и что он вам — супруг? —

восклицает Ипполит. Лукавая женщина отступает, она ведь ничего не хотела сказать дурного, и умный Ипполит приемлет ее маневр. Да, да, он, верно, придал ее словам превратный смысл и краснеет за свое постыдное предположение.

Но ни Федра, ни Ипполит нисколько не обманываются в том, что друг друга поняли. «Ты понял слишком много!» — говорит, глядя ему вслед, Федра. «О, боги! Федра! Нет… В забвенье, в глубине, пусть тайна страшная останется при мне», — думает Ипполит. Федра в смятении: теперь, конечно, Ипполит все расскажет отцу, и вечный позор покроет ее имя, ее дети будут стыдиться произносить имя матери. О, этот Ипполит! «Он ныне для меня, что самый лютый зверь». Служанка советует ей оклеветать Ипполита перед его отцом, сказать, будто он покушался на честь мачехи. Входит Тезей в сопровождении Ипполита. Федра криком останавливает их и убегает: она осквернена, супруг не может приблизиться к ней. Тезей поражен, но и сын, к которому он обращается за разъяснением, отвечает как-то странно и тоже хочет куда-то бежать. Юноша взволнован. Неужели мачеха решилась во всем признаться отцу? Он не знает еще, что задумала она.

Энона клевещет на него отцу. Тезей взбешен: каким негодяем оказался его сын! И тот не оправдывается. Ипполит принимает на себя весь удар, он не хочет разглашать тайну Федры, он лишь признается отцу, что любит Арицию. Но Тезей не верит, он видит в этом признании лишь хитрую уловку: «У негодяев всех прием такого рода!» — и проклинает его, гонит от себя.

Федра, одумавшись, спешит предупредить несчастье, во всем сознаться и спасти Ипполита, но Тезей сообщает ей о том, что Ипполит любит Арицию. И признание остается невысказанным. Федра уже думает о сопернице — весть о ней поглощает все ее сознание. «Какой нежданный гром! Какая злая весть!» — твердит она с помутившимся разумом и уговаривает служанку убить Арицию.

Тезей узнает истину, но поздно: Ипполит погублен чудовищем морским, которое наслал на него Нептун. Морской бог покарал его за проклятие отца. Кончает с собой Федра, в пучину морскую бросается и Энона, злой гений царицы.

Таков итог порочной страсти. Зло, разруху в сердцах и умах, преступление и гибель несет с собой. «Увы! Какой нам дан судьбой урок!» — заключает Расин свою трагедию, вложив назидание в уста сраженного несчастьями Тезея. Со многими чудовищами сражался Тезей, многих из них уничтожил он, не увидел лишь зло в своем доме, не увидел, не победил.

Расин написал несколько политических трагедий — «Британник», «Баязет», «Аталия». Он разительно непохож в них на Корнеля. Его политическая позиция иная. Он поставил уже тему государственного деспотизма, которой еще не было в творчестве автора «Сида».

В трагедии «Британник» один из придворных со всем цинизмом излагает программу тирании:

…римлян, государь, вы разгадать должны…
Держите их в узде, — они трусливы, злобны, —

Еще от автора Сергей Дмитриевич Артамонов
Франсуа Рабле и его роман

Вступительная статья к роману Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.