История зарубежной литературы XVII―XVIII вв. - [35]
Тема гуманизма стала главенствующей в пьесе «Любовь после смерти». Он рассказывает о мятеже морисков в Испании и жестоком избиении восставших. Мориски — часть мавров, оставшихся в Испании после реконкисты, — составляли угнетаемое национальное меньшинство испанского населения. В XVI столетии они были насильственно обращены в христианство. Это не улучшило их положения, они подвергались систематической травле и преследованиям, грабежам и погромам. В 1568―1570 гг. произошло восстание морисков Андалузии. В XVII столетии мориски сотнями тысяч изгонялись в Африку.
В своей пьесе Кальдерон показал морисков героями. Они отстаивают право на жизнь, человеческое достоинство, любовь и счастье. В минуту, когда совершилась помолвка дона Альваро и его невесты доньи Клары, в самую счастливую для них минуту вдалеке раздался бой барабана. Шли испанские войска. Город был разрушен, сожжен, жители-мориски перебиты. «Горы огней» и «моря крови»!
Донья Клара, прекрасная возлюбленная храброго дона Альваро, зверски убита. Кальдерон верен себе и здесь, его барочная поэзия полна кладбищенских мотивов: «кто ждал, любя, постели брачной и встретил гроб»; «образ милый, что божеством его являлся, пред ним явился как мертвец». Однако здесь не отвлеченно-пессимистическое философствование, а конкретное зло социальной жизни. Удивительное превращение произошло с Кальдероном! Поэт-католик, он не находит слов осуждения «неверных», которые хотя и обращены в христианство, но еще живут законами своего алькорана. Испанец-аристократ, он полон симпатий к угнетенным инородцам и рисует их благородными, отважными, красивыми людьми. Поборник христианской аскезы, он воспевает (и какими стихами!) красоту любви, красоту женщины, красоту мира:
«Среди лиц, высказывавших свои суждения о Кальдероне, есть достопримечательные люди, называвшие его писателем инквизиции. Если бы они прочли драму „Любовь после смерти“, не говоря уже о драмах „Люис Перес Галисиец“ или „Саламейский алькальд“, они должны были бы несколько изменить свой приговор», — справедливо писал Бальмонт — переводчик Кальдерона.
Кальдерон был лучшим мастером духовных драм (ауто сакраментале.) Этот жанр ему был близок по духу. Приведем для примера ауто «Пир Валтасара». На сцене аллегорические фигуры Суетности, Идолопоклонства, Смерти. Здесь пророк Даниил и шут по имени Мысль. Мысль, по идеологии католицизма, греховна. К богу ведет слепая вера, мысль же порождает сомнение, она — изобретение дьявола. Поэтому здесь мысль представлена в образе шута.
Мысль сообщает, что Валтасар должен жениться на восточной царице Идолице (Идолопоклонство). Даниил горько сетует по поводу вавилонского пленения. И вот появляется Валтасар в окружении пышной свиты. Он и его жена Суетность встречают Идолицу, которая должна быть второй супругой царя. Обе женщины предвещают царю владычество над всей землей. Они говорят, что вскоре будет завершено строительство вавилонской башни. Веселится царь Валтасар. В гордом самоослеплении он уже видит себя царем вселенной и высокомерно восклицает: «Кто же осмелится восстать на меня!» Тогда выступает молчавший до сих пор пророк Даниил. «Тебя покарает рука господа», — заявляет он. Возмущенный царь велит наказать дерзкого, но никто не может подойти к посланцу небес. Смущенный царь уходит. Даниил обращается к богу с просьбой покарать своим судом великого грешника Валтасара. Как из-под земли вырастает черный рыцарь по имени Смерть. Вместе с Мыслью он идет в сад.
Пышно пирует царь Валтасар. Обе жены услаждают его досуг. Шут Мысль смешит царя, отвлекая его от угрызений совести. Смерть же нашептывает ему мрачные истины: «Сын праха, прахом станешь ты. Все бренно в мире, и бренно твое величие». И т. д. Царь в ужасе бежит в беседку, усыпанную благоухающими цветами. Здесь Суетность и Идолица убаюкивают его, и царь засыпает. Так мысль, наслаждение и сама красота мира отвлекают человека от благочестивого настроения, от покаяния, от служения богу. Но бог всесилен и мстителен, он не потерпит пренебрежения к себе.
Царь видит сон (излюбленная Кальдероном тема). Перед ним появляются призраки. Они символизируют пустоту и призрачность человеческих желаний. Наконец, перед глазами Валтасара появляется его же собственное изображение — медная статуя, перед которой склоняются ниц народы, как перед ликом бога. «Смирись и покайся!» — звучат голоса. И в ужасе пробуждается царь. Он напуган, потрясен, он готов покаяться, но зов страсти и наслаждений сильнее его воли. И снова пирует Валтасар. Гремят кубки, льется вино, мужчины ласкают женщин. Идолица и Суетность, как бы издеваясь над богом, приносят на пир священные сосуды и оскверняют их нечистым своим прикосновением. В пышной толпе как грозное предзнаменование то здесь, то там появляется Смерть.
Наконец переполнилась чаша терпения бога. Мрак спустился на землю. При раскатах грома и блеске молний гигантская рука чертит огненные буквы, возвещающие царю смерть. И тут-то Смерть поражает царя. Пророк Даниил превращает пиршественный стол в священный алтарь с хлебом и вином. Идолица, потрясенная всем виденным, склоняется перед всемогущим единым богом. Так возвеличивалась идея бога и теория аскетизма, так барочный поэт пел о призрачности земного счастья, земной красоты и воспевал красоту самоотречения.
Вступительная статья к роману Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.