История Японии. Между Китаем и Тихим океаном - [43]

Результатом стал столь детальный отчет голландской делегации во главе с Кемпфером, что он и по сей день служит для воссоздания важных сторон архитектурной истории Киото или Эдо. Прежде всего он с большой точностью описывает обе аудиенции — официальную и неофициальную, — которые сёгун Цунаёси дал иностранцам. Цунаёси, его близких и жен, сидевших, согласно протоколу, за ширмой, очень забавляли позы, которые принимали голландцы, когда их просили здороваться, петь, танцевать; высшей точки веселье достигло, когда путешественники согласились снять и показать различные части своей одежды и даже удалить свои парики. Кемифер, на которого это, похоже, не произвело большого впечатления, действительно как мог удовлетворил любопытство сегуна; он не преминул, чтобы вознаградить себя за это, тайком понаблюдать за хозяевами, насколько это позволяла поверхность ширм, экранов и присутствие недоверчивых телохранителей. Он не пишет, видел ли изящных собак, которые были постоянными спутниками сегуна.

Потом группа иностранцев вновь двинулась по дороге Токайдо, чтобы вернуться на Дэдзиму, в Нагасаки. И Кемпфер постоянно рисовал. Его взгляд был уникальным в том смысле, что сюжеты, которые он считал нужным фиксировать, имеют лишь отдаленное отношение к обычным темам японской живописи, хоть бы и жанровой: хижины бедняков с удобно устроенными туалетами в красивых местах — взгляд врача был практическим, даже социальным. А когда он пересекал сельскую местность, ботаник тщательно отмечал растения, интересовавшие его, а также химический состав почвы, в которой они росли. Благодаря этому сообщение Кемифера о его путешествии — далеко не просто отчет о зарубежной поездке, которых столько опубликовано с 1650 г. Оно представляет собой нечто вроде фотографии Японии 1690-х годов. Однако записные книжки врача и текст, изданный в 1727 г. в Европе, уже после его смерти, на английском языке, подготовленный редакторами, которые не знали Японии и не имели никакого шанса понять соображения автора, разделяет целая бездна. Такая же подгонка под издательские нормы и приспособление к предполагаемым вкусам публики сказались на обработке рисунков Кемпферa, иногда неумелых и скупых, но всегда точных. Голландское и французское издания, сделанные на основе английского, — они даже использовали медные гравировальные доски последнего для иллюстраций, — лишь несколько шире распространили искажения и приукрашивания, сделанные в чисто коммерческих целях. Что касается немецкого издания, вышедшего лет через пятьдесят, его редакторы ограничились тем, что поместили напротив тех же искаженных полосных иллюстраций текст, судя по аннотации, переписанный и переделанный в духе того времени. Оригинальную рукопись Кемпфера, написанную по-немецки, лишь недавно нашел один современный издатель, уважительно относящийся к филологии.

Начало катастроф

XVIII в. начался плохо. В 1703 г. землетрясение большого масштаба разрушило Канто. Правительство, разумеется, ничего не сумело сделать, кроме как поменять название эры, которая, сначала способствуя экономическим успехам, теперь как будто навлекла на себя гнев природы. Так кончилась эра Гэнроку.

Последующие времена, как все и ожидали, были трудными. С 1704 г. участились крестьянские восстания против налогов: эти бунты, хотя их очень жестоко подавляли, в течение XVIII в. делались все более неприятными и наконец стали хроническими. Цунаёси тоже больше не благоденствовал: как и его верный советник счастливых времен, он был убит, вероятно — собственной женой, которая немедленно, не имея возможности избежать участи, которую навлекла на себя, покончила с собой.

Однако самочувствие клана Токугава улучшилось. После кратковременного правления двух сёгунов, каждое из которых длилось всего по три года, пришел сёгун Ёсимунэ. Он оставался на посту почти тридцать лет, то есть в течение жизни целого поколения (1716–1745).

Новый повелитель Японии был прозорливым администратором, который долго управлял леном в качестве даймё, прежде чем достиг верховной должности. Он сохранил вкус к личной власти и предпринял реформы, к которым такие мыслители, как Араи Хакусэки (1657–1725) — знаменитый специалист по Конфуцию и конфуцианству, тексты которого он адаптировал для Японии, — призывали уже много лет. Безошибочно распознав (он сам был ее жертвой в период пребывания даймё) главную причину плохого состояния государственных финансов, за счет которых существовала вся административная система даймё и ленов, Ёсимунэ прежде всего озаботился издать законы против роскоши. От этого больше всего пострадали ремесленники, производившие предметы роскоши, и торговцы этими предметами: на жалобы на неуплату, которые поставщики подавали властям, негодуя на безденежных самураев, наложили мораторий. В основу этого комплекса мер была положена социальная мораль конфуцианского типа, выражавшая презрение к торговле, зато возносившая до небес добродетели крестьянского общества и сельской работы, что парадоксальным образом, как в Китае и по тем же причинам, обернулось против земледельцев: коль скоро все общество жило за счет их труда, их официально очень почитали, но и угнетали так, как, может быть, никогда прежде.