История воссоединения Руси. Том 3 - [61]

и в своих воспоминаниях об исчезнувшем богатстве черноморских пустынь домечтались до того, что даже Сигизмунда-Августа уверяли, будто классическая Троя находилась где-то в необитаемых степях Украины. Историко-географические фантазии таких людей, как Михалон Литвин, опирались на польские предания о богатстве древнего Киева, которого сокровищами, по словам Галлуса, Болеслав Храбрый позолотил всю Польшу, и который невиданной у древних поляков роскошью развратил Болеслава Смелого. Вспоминали первые польские летописцы и о Галиче, как о городе, с которого их короли брали без счёту золото, серебро и всякие драгоценности. Правда, эти летописцы на каждое уцелевшее имя русского города, на каждую развалину покинутого замковища указывают, как на седалище исчезнувшего богатства русских торговых людей; но уже и самими преувеличениями своих сказаний свидетельствуют нам, что было время, когда сравнительно высшее процветание культуры в русской земле поражало польских наблюдателей. Даже предания ближайшего к нам времени стараются уверить нас, что под соломенными крышами разорённого и убогого Киева можно было встретить такие ценные вещи, какие в Литве и Польше находились только в панских чертогах; что шёлк видали там чаще, нежели в Вильне лён, и что перцем изобиловал Киев больше, нежели столица Литвы — солью. Всё это следы того сильного впечатления, какое делала на умы черноморская торговля с Грецией. В течение целого ряда нисходящих поколений, не могло оно изгладиться в памяти рассказчиков.

Торговая практика племён, населявших черноморские побережья с северо-запада, давала себя чувствовать на русском междуречье ещё и в турецко-татарскую эпоху. Но в течение двух столетий, которые протекли между падением Киева и падением Царьграда, она по необходимости избрала своим поприщем прикарпатские земли, задетые только слегка опустошительным нашествием Батыя. Пустынность южной Руси поражала путешественника всего сильнее в соседстве с постоянными кочевьями Кипчакской Орды за Доном, и уменьшалась по мере того, как он подвигался к западу. В Украине, по обеим сторонам Днепра, о ней говорят нам, на старых картах, слова: дикие поля. В средней Подолии она уже «значительно уступала место человеческой деятельности, и наконец в Галицкой Руси путешественник находил подобие закарпатской Европы.

Казимир III улучил весьма важный момент для присоединения Галичины к Польше. Одна татарская буря миновала уже тогда, а другая ещё не наступала. Литовские князья Гедиминовичи перерождались в князей русских, а татарские ханы Чингисхановичи насилу управлялись с громадным своим завоеванием на северо-востоке Европы и не успели ещё занять классической Тавриды. К Чёрному морю стремились промышленные генуэзцы и венециане из Европы, армяне из Азии, энергические барышники жиды — со всего света. Чёрное море только на время было оторвано татарским нашествием от Балтийского: старые торговые пути мало-помалу возобновлялись, и теперь город старшего сына Данилова, ещё только столетний Львов, сделался таким узлом соединения балтийской торговли с черноморской, каким в старину был Киев. Но и кроме того, новая столица Галицкой Руси соединяла Вильну с Царьградом, а Краков — с Волощиной и Крымом.

Велика была радость Казимира, когда, вместо деревянных замков, которые он пожёг во Львове, появились там наполненные всевозможными складами караван-сараи, в которых даже каждый проезжий купец обязан был выставить свои товары недели на две или на три для продажи. Здесь образовался главный рынок произведений Востока, составлявших в тогдашнем быту предмет необходимости: ковры и адамашки, шелки и златоглавы, пряные коренья и ароматные курева, хлопчатая бумага, морская рыба, волошский скот и выделанные азиатскими ремесленниками кожи. Обогащаясь барышами на произведениях Востока, львовские купцы, с не меньшей для себя выгодой, отправляли на Восток продукты западноевропейских стран: сукна, полотна, янтарь, железные изделия, оружие, и в то же время снабжали Европу и Азию славным по всему свету русским мёдом, сопровождаемым целыми тысячами «камней» воску. Потеряв древние укрепления, Львов не замедлил оградить себя от соседних разбоев каменными стенами, соперничая и видом, и экономическим значением своим с двумя столицами польско-литовского края, Краковом и Вильной.

Но в составе населения города, затмившего падший Киев, русский элемент отнюдь не преобладал ни численностью, ни богатством. Ещё князь Данило, действуя в качестве государственного хозяина, наполнил Галичину немцами, поляками, армянами, жидами и другими пришельцами, восполнявшими недостаток промышленников, ремесленников и земледельцев после татарского погрома. Со времён Казимира III, львовские базары представляли такую помесь разноязычного народа, что город признал необходимым учредить особое ведомство переводчиков.

Первенствующую в некоторых отношениях роль между выходцами играли во Львове немцы. Они земледелие соединяли с торговлей, а сельские промыслы — с городскими. В окрестностях Львова заводили они молдавские виноградники. Раскиданные кругом города мельницы находились у них в руках. Городские ремесленные общины волей и неволей должны были подчиняться принесённому ими с собой магдебургскому праву; а за пределами львовской территории, на Волыни и в Волощине, они, по примеру германских муниципий, покупали у местных князей выгодные для своей торговли права и привилегии.