История воссоединения Руси. Том 3 - [5]

Такова была уверенность иезуитской партии в торжестве унии над православием. Решительная мера к подавлению православия в одном из древнейших русских городов показывает, что в успехе унии тогда ещё не сомневались ни в королевской раде, ни в римской конгрегации для проповедования веры.

И вот витебские мещане одни, без союзников и защитников, отдельно от шляхты и принадлежавшего шляхте поспольства, отдельно от мещан прочих белорусских городов, от Волыни, Червонной Руси и Украины, стали лицом к лицу с польским правительством, как бунтовщики, как оскорбители королевской власти и церковные анархисты. Им предлагали — или покориться иноверному архиерею, отступнику древнего русского благочестия, или подвергнуться всем последствиям бессильного бунта. Неготовые к борьбе за свои привилегии и за своё обычное право вмешательства в церковные дела, они смирились; но сердца их были подготовлены к роковой вспышке.

Между тем Кунцевич продолжал неуклонно выполнять программу римской курии. Иезуиты помогали ему всеми зависевшими от них мерами; а их партия преобладала в королевской раде безусловно. По старанию иезуитов, король, в качестве верховного патрона русской церкви, [11] предоставил в распоряжение Кунцевича все православные храмы и монастыри в Полотске, Витебске, Могилёве, Мстиславле, Орше и во всех пределах его архиепископии. Тогда Кунцевич потребовал от каждой ратуши списка «церковных стаций» и привёл их в известность. Он знал, что путём захвата и ловкого распределения собственности возможно подчинить папе даже и таких схизматиков, которые затыкали уши от униатской проповеди. Если он и ошибся в расчёте на пассивную покорность мещанства, которое презирал, как закоренелую в предрассудках чернь, то не ошибся в разъединении предводителей оппозиции. Мало-помалу протесты со стороны духовных людей умолкли. Одни были смещены, другие куплены, третьи запуганы гонением, а не то — соблазнены перспективой спокойной жизни. По смыслу королевской привилегии, каждый противящийся распоряжениям архиепископа являлся нарушителем общественного порядка. Ревнителей древней русской веры, отстаивавших свои приходские церкви, Кунцевич призывал к суду, как бунтовщиков, а суд карал их заключением в тюрьму и денежными пенями. Даже публичные речи православных и печатаемые ими книги «подводились под криминалы», как покушения на существующий порядок вещей. Церкви, не согласившиеся на унию, стояли запечатанными. Приписанные к ним имущества отдавались в пользование униатскому духовенству. Городской народ, верный своей старине, в праздничные дни собирался за городом и молился под открытым небом; но священников среди молящихся не было. Священники смели совершать христианские требы и поучать истинам веры только украдкой, по ночам. При этом их старались изловить для заключения в тюрьму, как бунтовщиков, а кто их защищал, те рисковали поплатиться баницией и секвестром имущества, как это постигло первых фактических противников унии, мещан города Бреста или Берестья.

Новорожденных детей мещане возили иногда за десять и более миль для крещения по православному обряду. В такие же отдалённые места отправлялись и новобрачные для венчанья. Умерших в древнем русском благочестии старались хоронить тайно у церквей, окружённых могилами предков; но случалось, что новые могилы были раскапываемы фанатиками, и мёртвые тела выбрасывались, как падаль, в поругание православия. Случались и такие сцены, что погребённое, как говорилось, на «королевском грунте» неотпетое тело вынималось из земли и отпевалось униатским священником, но мещане вырывали его из рук у признанного законным духовенства и погребали неотпетым.

Всё это вместе представляло явление крайне дикое, но, по социальному строению Речи Посполитой, совершенно естественное. Речь Посполитая была не монархия и не республика, а собрание монархий и республик, существовавших рядом одна с другой на праве невмешательства. Лишь только церковная уния была объявлена, многие церкви, подаванье которых (jus patronatus) принадлежало непосредственно королю, переданы были архиереям-униатам фактически, а на прочие распространено их владычное право во всех так называемых королевских городах и во всех «маетностях королевского стола». Урядники, управлявшие этими маетностями, в качестве старост и державцев, получили от короля строгое повеление — не допускать местных попов до непослушания своим иерархам. Так точно распорядились и расположенные к унии помещики в своих родовых имениях, по отношению к которым они были такие же государи, как Сигизмунд III — по отношению к своим королевщинам. Напротив, паны, остававшиеся покамест верными православию, сохранили принадлежащие к их маетностям церкви в послушании цареградскому патриарху, а паны-протестанты — или оставляли у себя православные церкви на полной воле прихожан, или переделывали в лютеранские и евангелические храмы, или же уничтожали, как притоны суеверия. Образовалось таким образом четыре монархии, из которых первая основана была на ленном праве, имея во главе своей короля, раздавателя ленов, то есть королевщин, а три остальные представляли группы более или менее мелких королей — владельцев, окружённых своими вассалами, так называемой низшей шляхтой. По закону невмешательства, каждая из этих монархий имела полную возможность позволять себе делать с религией всевозможные безобразия, и потому-то в королевских городах могли униаты и католики выбрасывать мёртвых из гробов совершенно так безнаказанно, как в панском городе Остроге печатались протесты против римского папы, а в других панских городах (которых, впрочем, было немного) и во всех панских местечках и селах строились лютеранские и кальвинские молельни.