История волков - [52]
Я понятия не имела, чем бы могла помочь маме по хозяйству. Она терпеть не могла моего присутствия, когда стирала одежду или готовила ужин. Она говорила, что я копуша и слишком много рассуждаю. Еще она говорила, что я вечно замечаю чужие ошибки.
– Стоит мне срезать слишком толстый слой кожуры с картошки, так ты всем своим видом показываешь, какая я расточительная!
Моя мама была неутомимо трудолюбивой, энергичной, всегда полной новых идей. Вечно у нее возникали грандиозные проекты во благо человечества, и ее прокламации были разбросаны по столу и стульям, этим верным часовым ее непрекращающейся социальной активности. Я повсюду в хижине натыкалась на ее мешки с лоскутами для членов коммуны, на ее письма протеста против выбросов химических отходов, на цитаты из Библии, записанные ею на каталожных карточках, на детективы из букинистических лавок, на зачитанную библиотечную книгу с русскими сказками, которую она много лет читала, да так и не смогла одолеть. Ее длинные волосы всегда развевались широким веером, когда она стремительно передвигалась по хижине. Наэлектризованные пряди вечно липли ко всему, до чего она дотрагивалась, – к ручкам кастрюль, к рукоятке швабры, к моему лицу, когда она наклонялась надо мной.
– Ты все еще смазываешь маслом старую катушку спиннинга? – вопрошала она. – Да как такое возможно?
Она уходила, и длинные пряди волос хлестали ее по плечам.
Ее раздражало, что я не играю в ее любимые игры, отказываюсь читать вслух или надевать костюм дракона из сшитых лоскутов, которые она закручивала вокруг моего тела и называла хвостом.
– Рычи! – требовала она и для убедительности дергала меня за косы. Она смешно косила глазами, пытаясь меня спровоцировать. Она высунула язык, и я увидела над розовыми пупырышками белый налет, похожий на слой мха.
А я подумала: нам нужна зубная паста. И мысленно расширила свой список: зубная паста, ополаскиватель для рта, зубная нить.
– Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, – сказала мама, – я написала роман. Я перенесла действие «Макбета» в сад моих родителей с участием двадцати персонажей. Вообще это была смешная вариация. – Тут она скроила забавную гримасу и произнесла с утрированным британским выговором: «Прочь, проклятый шотландец, прочь!»[27] Она ждала, когда я засмеюсь, но я не поняла, что именно тут смешного.
– Возьми! – сказала она со вздохом и отдала мне волшебную палочку, которую вырезала из березовой ветки и обмазала клеем и золотыми блестками. Ей страшно хотелось, чтобы я веселилась до упаду или прикидывалась веселой, чтобы показать, как мне хорошо и как я счастлива. В те годы она регулярно ходила в церковь по субботам и воскресеньям на католические и лютеранские службы, а заодно и межконфессиональные, чтобы разом подстраховаться. Она никогда не звала меня с собой. Она называла себя беспородной верующей. Она так и не смогла решить, что важнее: благие дела или Божья благодать. Она не смогла уразуметь смысл таинства с телом и кровью Христовой: то ли это настоящая плоть человеческая, то ли пустая метафора.
– Оба хуже! – говорила она с досадой. Но что она точно знала и во что верила всем сердцем, так это в то, что под влиянием частной школы и телевидения она исковеркала себе душу и растратила по мелочи свои природные таланты.
– Ты только оцени свободу, которая у тебя есть! – Она произнесла эти слова, когда была особенно возмущена моим поведением, и обвела комнату руками. Словно все ее лоскуты, и камни, и банки с песком были разновидностью редчайших сокровищ. Словно она потратила всю свою жизнь на то, чтобы приобрести эту гору хлама.
Иногда, чтобы порадовать ее, я надевала драконий хвост и шла в нем дрессировать псов. Однажды летом, когда мне было двенадцать, я переучивала их из ездовых на служебных для работы в поисково-спасательных экспедициях. И каждый пес получал личную награду: сломанное весло, резиновый шланг, теннисный мячик, который я нашла на школьном корте. Я спускала одного пса с цепи, приказывала ему сидеть, а сама пряталась за деревом. Но это было слишком легко. Они находили меня в два счета. И вот как-то днем, когда уже не осталось больше мест, где бы я ни пряталась, я рванула за хижину и взобралась на крышу мастерской, волоча свой драконий хвост по щербатой кровле. Потом, звонко свистнув, я подала сигнал: «Искать!» – и стала наблюдать, как Эйб обыскал сначала все старые сосны, обнюхивая землю вокруг и кору, после чего стал нервно носиться вокруг хижины. Тогда Эйб еще не был старичком, но уже через двадцать минут поисков он тяжело дышал и разбрасывал слюну по всему саду. Прошло полчаса, сорок минут. Другие псы с лаем рвались с цепей, только усиливая его страдания. Сверху я видела, как ребра Эйба ходят взад-вперед в такт дыханию. Я смотрела, как он снова обегает места, которые уже проверял, и заметила, что от изнеможения его пошатывает.
