История военно-окружной системы в России, 1862–1918 - [128]
В противоположность революционным выдвиженцам, прежнее окружное руководство, остававшееся на своих постах, находилось в явной растерянности. Первое время военачальники пытались действовать в рамках привычной системы вертикального подчинения и использовать традиционную патриотическую риторику. Многие считали, что революционная волна должна скоро схлынуть, что «перемелется мука, ведь это неизбежно»[792]. С началом революции нередким было желание «придержать» информацию, поступавшую из Петрограда, не допустить ее распространения в войсках.
Однако ни тем ни другим так и не удалось взять революционное движение под свой контроль. Реакция военных руководителей на бурный революционный процесс, как правило, запаздывала. Новые органы верховной власти – Временное правительство и Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, – соревнуясь в популизме, стремились максимально быстро и как можно более широко обнародовать основополагающие документы. Между тем традиционная система подчинения, которой пытались следовать военачальники, имела следствием то, что, ожидая распоряжений, они не поспевали за событиями, лишь констатировали их. Манифест об отречении Николая II, знаменитый приказ Петросовета № 1 и другие основополагающие документы доводились до солдатских масс через сообщения телеграфных агентств («агентскими телеграммами»), а также появившимися повсюду «бродячими… воинскими чинами, которые часто именуют себя «делегатами»[793]».
Пульс жизни бил теперь непосредственно в солдатской массе, которая неожиданно для нее самой была наделена невиданными доселе в русской армии демократическими правами. Первым актом, официально закрепившим начало процесса демократизации армии, стал приказ № 1, изданный 1 марта 1917 г. Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов. Он узаконил возникавшие стихийно войсковые комитеты, предоставил солдатам общегражданские права, ввел равноправие их с офицерами вне службы. Этот приказ был обращен только к войскам Петроградского округа, что и указывалось в его названии. По существу, он являлся импровизацией, составленной, по воспоминаниям одного из членов исполкома Петросовета, в угаре первых дней революции политиками, которые «не имели ни малейшего представления о внутреннем распорядке в армии и о духе ее»[794]. Однако благодаря авторитету Петросовета, воспринимавшегося массами как общероссийский правительственный орган, приказ моментально распространился по всем войскам, появился на фронте, сыграв в целом роковую роль в истории российской армии. Исполнительный комитет Петросовета, быстро осознавший губительные последствия приказа № 1, вскоре издал приказ № 2, дезавуировавший наиболее радикальные положения первого, однако «ящик Пандоры» был уже раскрыт. Приказ № 1 способствовал дезорганизации армии, поскольку перенес и сюда двоевластие, установившееся в гражданской сфере. Это проявлялось в падении воинской дисциплины, массовом дезертирстве, беззаконии в отношении офицеров, обсуждении и невыполнении приказов, митинговщине, что и привело в конечном итоге к развалу фронта.
Многие мемуаристы из числа военных убеждены, что, если бы не издание приказа № 1, армию удалось бы удержать от разложения. По наблюдениям современников, осознание солдатскими массами своей политической роли произошло не сразу. Слова «Теперь мы – сила!» «на первых порах произносились полушепотом, с недоумением, почти как вопрос – так говорят люди, не знающие, грезят они во сне или бодрствуют»[795]. Первые дни революции давали невероятные примеры. В документах начала марта описаны случаи, когда солдаты совместно с крестьянами шествовали по городу одновременно с красными знаменами и антисемитскими лозунгами. Здесь же принимались тексты телеграмм председателю Государственной думы М.В. Родзянко с жалобами на непосредственных командиров[796].
Самой популярной формой самодеятельности солдатских масс вскоре стал такой элемент прямой демократии, как митинг, на котором коллективно решались все вопросы военной жизни. Уже в марте «митинговщина» захлестнула и фронт, и тыл. «Нельзя было посетить полки с любой целью, чтобы не столкнуться с трибуной, с которой командир обязан был произнести речь на любую тему, интересующую солдат»[797]. Отнимая значительную часть времени и сил начальников, митинги были обычно малоэффективными – даже если офицеру удавалось убедить и уговорить солдат выполнить то или иное приказание, то сразу же после его отъезда, как правило, начинался новый митинг, отрицавший решения предыдущего. Армия быстро катилась к хаосу, и увлечение демократическими способами общения с солдатскими массами со стороны ряда командующих только ускоряло ее гибель.
Не будет преувеличением сказать, что власть воинских начальников часто не распространялась за пределы помещения штаба. Ни командование частей, ни окружные управления реального влияния на положение дел в войсках не оказывали, поэтому преувеличивать значение должности командующего военным округом вряд ли стоит, даже если он искренне исповедовал демократические взгляды. Полновластными руководителями на местах стали войсковые комитеты смешанного солдатско-офицерского состава, критически рассматривавшие все распоряжения начальства и оставлявшие за собой право не исполнять их в случае своего несогласия. В случае возникновения разногласий войсковые начальники немедленно смещались со своих должностей, арестовывались. Например, в Казанском военном округе к середине марта в 14 запасных бригадах были отстранены от командования 8 человек, один из них убит, смещены со своих должностей 23 командира полка, из которых многие арестованы, один убит
