История Тома Джонса, найденыша - [333]

— Он говорил мне, сэр, — сказала миссис Вотерс, — что если мистер Джонс убил моего мужа, то один почтенный джентльмен, хорошо знающий, что это за мерзавец, готов дать мне сколько угодно денег на преследование его судебным порядком. Могу присягнуть, что это его подлинные слова.

— Вы это говорили, сэр? — спросил Олверти.

— Не могу припомнить в точности, но что-то в этом роде.

— И это велел вам сказать мистер Блайфил?

— Разумеется, сэр, я не пошел бы по собственному почину и в делах такого рода не превысил бы по своей воле данных мне полномочий. Если я это сказал, значит, именно так понял предписания мистера Блайфила.

— Послушайте, мистер Даулинг, — сказал Олверти, — обещаю вам перед этой дамой, что я готов простить вам все, предпринятое вами в этом деле по приказанию мистера Блайфила, но при условии, если вы мне скажете всю правду, ибо я верю, что вы не стали бы действовать по собственному почину, не имея надлежащих полномочий. Мистер Блайфил поручал вам также расспросить двух молодцов с Олдерсгейта?

— Поручал, сэр.

— Какие же предписания дал он вам? Припомните хорошенько и передайте как можно точнее его слова.

— Извольте, сэр. Мистер Блайфил поручил мне отыскать свидетелей поединка. Он сказал, что опасается, как бы мистер Джонс или его друзья не подкупили их. Кровь, сказал он, требует крови, и не только укрыватели убийцы, но и те, кто недостаточно помогает предать его в руки правосудия, являются его сообщниками. Он сказал также, что вы очень желаете привлечения этого негодяя к суду, хотя вам и неудобно действовать самому.

— Он это сказал? — спросил Олверти.

— Да, сэр. — отвечал Даулинг. — Я, конечно, ни для кого на свете, кроме вашей милости, не пошел бы так далеко.

— А как далеко, сэр? — спросил Олверти.

— Не подумайте, пожалуйста, сэр, чтобы я согласился наущать к лжесвидетельству; но есть два способа давать показания. Я им предложил поэтому отказаться от награды, если она была им обещана противной стороной, и дал понять, что они не останутся в убытке, честно показывая правду. Я сказал, что мистер Джонс, как нам передавали, начал первый и что если это правда, то чтобы они так и показали; и я намекнул им, что от этого они ничего не потеряют.

— Да, вы действительно зашли далеко, — сказал Олверти.

— Поверьте, сэр, я не побуждал их говорить неправду, да не решился бы и на то, что я сделал, если бы не думал, что доставлю вам удовольствие.

— Вероятно, вы бы этого не думали, если бы знали, что этот мистер Джонс мой родной племянник.

— Я полагал, сэр, что мне не подобает считаться с тем, что вы, по-видимому, желаете держать втайне.

— Как! — воскликнул Олверти. — Неужели вам это было известно?

— Если ваша милость приказывает мне говорить, я скажу всю правду. Да, сэр, я это знал; ведь это были едва ли не последние слова миссис Блайфил, которые она произнесла на ложе смерти, вручая мне письмо, доставленное вашей милости.

— Какое письмо? — удивился Олверти.

— То письмо, сэр, которое я привез из Солсбери и передал в руки мистера Блайфила.

— Боже! Что же сказала вам сестра? Повторите мне ее слова.

— Она взяла меня за руку и сказала, вручая мне письмо; «Я едва соображаю, что я написала. Скажите брату, что мистер Джонс — его племянник… Что он мой сын… Дай бог ему счастья», — и с этими словами упала на изголовье в предсмертной агонии. Я тотчас кликнул людей, но она уже ничего не могла сказать и через несколько минут скончалась.

Олверти некоторое время хранил молчание, возведя глаза к небу, потом обратился к Даулингу с вопросом:

— Как же вы не отдали мне этого письма?

— Благоволите вспомнить, сэр, что вы в то время были больны и лежала в постели; я же, как всегда, страшно торопился и передал письмо и поручение мистеру Блайфилу, пообещавшему доставить их вам. После он говорил мне, что все это исполнил, но что ваша милость отчасти из любви к мистеру Джонсу, отчасти из уважения к вашей почтенной сестре не желает предавать дела гласности; поэтому, сэр, если бы вы не заговорили о нем первый, я, разумеется, не счел бы себя вправе коснуться этого предмета как в разговоре с вашей милостью, так и с кем-либо другим.

Нам уже случилось где-то заметить, что человек способен облекать ложь в слова правды; так было и в настоящем случае. Блайфил действительно сказал Даулингу то, о чем тот доложил Олверти, но не вводил его в заблуждение и даже не считал себя на это способным. На самом деле единственным побуждением, заставлявшим Даулинга хранить тайну, были обещания Блайфила; теперь же, ясно увидев, что Блайфил не может их сдержать, он счел уместным сделать свое признание, чему немало содействовали обещание простить его, грозные взгляды и властный тон Олверти, а также открытия, сделанные им ранее, и то обстоятельство, что он был захвачен врасплох и не имел времени придумать увертку.

Олверти, по-видимому, остался очень доволен рассказом Даулинга и, строго приказав ему никому не говорить о том, что между ними произошло, проводил его до самых дверей, чтобы он не мог повидаться с Блайфилом. А Блайфил между тем ликовал в своей комнате, что так ловко обманул дядю, совсем не подозревая, что происходит внизу.