История свастики с древнейших времен до наших дней - [12]

Автор настоящей работы более солидарен с доктором Бринтоном и другими исследователями, которые выводят свастику из креста, а не из колеса, и что согнутые лапки свастики не изображают круговое движение, и что она никак не связана с кругом. Это, если оно действительно так, исключает связь свастики с кругом как солярным символом. Кроме того, учёные считают, что символ солнца подчёркивал не круговое или вращательное движение, а скорее, как будет объяснено парой страниц ниже на примере ассиро-вавилонского солнечного бога Шамаша, был кругом с расходящимися от него во все стороны лучами.

Граф д’Альвиелла («La migration des symboles», с. 69) приводит в своей работе несколько рисунков в доказательство этого постулата. Первый из них — рис. 190 нашей работы — является фибулой (застёжкой плаща) из Этрурии.

Он объясняет, что маленький кружок из лучей, согнутых под прямыми углами, помещённый на широком щитке броши, графически изображает круговое движение светила, и что согнутые лапки свастик на этой вещи генетически продолжают этот сюжет. Представляется удивительным, что столь величественный факт, как существование символа великого божества, владыки света, тепла и, соответственно, жизни, ставится в зависимость от столь малозначительного предмета. Пример на рис. 190 — с фибулы — очень употребительного предмета этрусского, греческого и римского туалета. Украшался всегда тупой задний конец предмета, зачастую снабжавшийся щитком, прикрывавшим заднюю часть булавки с внешней стороны. На нашем образце мы видим полукруг так называемых лучей, две свастики и, предположительно, два креста. На этой заколке — и на других тоже — нет ничего, что может свидетельствовать в пользу священного или магического характера знака, тем более подобные фибулы, будучи предметом массового производства, не употреблялись в церемониях, имеющих отношение к солнцу, какому-либо божеству или чему-либо иному священному или палладическому.

Другой пример — рис. 88 нашей работы. Этот артефакт — четвертушка декорированного пряслица, откопанного Шлиманом в Гиссарлыке. На ней есть слегка размытый кружок с расходящимися лучами, согнутыми и изломанными во многих направлениях. Пряслице изготовлено из терракоты, грубые изображения процарапаны на нём в процессе изготовления, покуда материал был податливым; сам предмет, похоже, был сделан второпях, без должного старания. Покуда глина была мягкой, линии наносились лезвием ножа неаккуратными штрихами. На пряслице имеются десятки других штрихов, вероятно, не образовывавших никакого узора, а получившихся случайно. Единственный целенаправленно нанесённый знак — это наша свастика, — по крайней мере, лишь он был сделан с каким-то минимальным старанием.

Далее д’Альвиелла приводит не перепечатываемый нами рисунок с дарохранительницы XIII века, больше похожий на лист аканта, чем на солнечный диск, и два тетраскелиона с античных монет.

Следующим аргументом этого археолога (с. 71 его книги) является то, что трискеле, рисуемое по той же схеме, что и тетраскелион, является «неоспоримым» доказательством хода солнца по небу. В доказательство этого утверждения не приводится никаких фактов, и нынешнему истолкователю приходится, имея дело с остатками доисторических культур. опираться лишь на артефакт. Связь согнутых «лапок» (даже если их заставить обозначать круговое движение) с солнечным ходом либо солярными богами неочевидна. К этому остаётся заметить, что в древнюю пору, как и ныне, солнце графически отождествлялось не с круговым движением, но скорее со светом и теплом — с кругом с расходящимися лучами из центра, или со внешней окружности¹⁸. Представляется необоснованным, и даже курьёзным, отождествлять три согнутых человеческих ноги (как на древнем гербе о-ва Мэн), впервые встречаемых на монетах Ликии, с солярным символом, и считать этот знак (трискеле=) доказательным признаком наличия солярного культа, на таком основании придавая ему священный или освятительный характер и отождествляя его с солнечным божеством. То есть отождествление свастики или фигур со скруглёнными сгибами с вращательным движением очень даже уязвимо. Рисунки д’Альвиеллы на с. 71 его работы практически идентичны рис. 224–226 нашей книги.

Ещё одним его аргументом является утверждение, что символы солнечного бога часто ассоциируются, перемежаются и иногда замещаются свастиками, что якобы доказывает то, что свастика — солярный символ. Но и это оспаривается, тогда как доказательный материал в пользу этого утверждения отсутствует. Несомненно, свастика есть символ, её наносили на предметы преднамеренно, она имела некое значение, и довольно глубокое, и даже если она некогда и символизировала солнце и имела высшее сакрализованное предначертание, всё же голословные утверждения ещё ничего толком не доказывают.

Таблица 2 книги д’Альвиеллы заполнена исключительно изображениями свастики, ассоциированной с кругами, точками и пр., и помещена в книгу для иллюстрации связи свастики с ними, а перемещение и взаимозамены этих символов должны, по мнению автора, доказать, что свастика изображала солнце. Большинство из его рисунков мы перепечатываем и в настоящей работе, но наш ход рассуждения опровергает его выводы. Если признать, что все эти символы суть эмблемы солнца, то так можно дойти до того, что и свастика сама по себе также есть символ солнца или солярного божества. Да и сам д’Альвиелла (с. 61) высказывается против отождествления значений по ассоциации на примерах знаков креста анкх, круга, полумесяца, трискеле, ломаного знака «молнии» и прочих древнейших пиктограмм. Он отбрасывает мысль о том, что если свастика встречается на предметах, отождествляемых с этими знаками, они становятся взаимозаменяемыми в смысловом плане, или что свастика была идентична любому из них. Граф пишет, что скорее всего древний резчик дорисовывал к ним свастику в качестве талисмана или оберега. На с. 56 он приводит дальнейшие аргументы в пользу того, что если какой-либо знак найден на предмете культового назначения, он еще не обязательно является священным символом. Лично он считает свастику символом удачи и полагает, что ею могли пользоваться при обращении к божеству любого имени и ранга. При этом он цитирует неаполитанскую пословицу: «Господи, помоги, чёрт, оборони», имея в виду под последним вероятно то, что от чёрта максимум что ожидается — это не чинить зла.