История США от глубокой древности до 1918 года - [348]

Так думали многие американцы, но империалисты в Соединенных Штатах считали иначе. Кубе независимость обещали (о чем они сожалели), а Филиппинам независимость не обещали, и требования аннексировать их звучали все громче. Было бы неплохо, если на карте они будут окрашены тем же цветом, что и Соединенные Штаты; это значило бы, что у Соединенных Штатов тоже есть колония и они могут высоко держать голову в обществе европейских держав.

Мак-Кинли сдался. Он решил, что мы не можем вернуть Филиппины Испании или позволить любой другой европейской стране их заполучить. И коль скоро он сам себя убедил, будто филиппинцы еще и не способны справиться с независимостью, у Соединенных Штатов не осталось иного выбора, кроме как захватить страну.

Парижский договор был окончательно одобрен Сенатом (после энергичных возражений антиимпериалистов) 6 февраля 1899 года. Голосование по независимости для Филиппин завершилось «вничью». В таких случаях председательствующее лицо Сената должно проголосовать и разрушить «ничью». Председательствующим лицом был вице-президент Мортон, и он проголосовал за аннексию. (21 ноября 1899 года Мортон скончался прямо в кабинете в Патерсоне, Нью-Джерси).

Да и в самом деле, после Парижского договора Соединенные Штаты оказались в шайке «великих держав» и до сего дня никогда ее не покидали. Горделивые европейские нации, приученные недооценивать Соединенные Штаты как крикливое пышнотелое недоразумение, не умеющее воевать и победившее только индейцев и мексиканцев, были поражены тем, как американцы полностью сокрушили Испанию за несколько месяцев. Соединенные Штаты, сражаясь одновременно в двух океанах, буквально стерли испанский флот и потеряли при этом всего одного человека и ни единого корабля. Они выиграли несколько сухопутных битв, в которых участвовали, и навязали свою волю проигравшему.

4 февраля 1899 года этот новый образ Соединенных Штатов был запечатлен в литературе поэтом Редьярдом Киплингом, апостолом европейского империализма. Он приветствовал вступление Соединенных Штатов в имперский клуб стихотворением под названием «Обращение к Соединенным Штатам». Как раз в этом стихотворении он придумал фразу «бремя белого человека», и, собственно, именно так его обычно и называют. Первая строфа гласила:

Неси это гордое бремя —

Родных сыновей пошли

На службу тебе подвластным

Народам на край земли —

На каторгу ради угрюмых

Мятущихся дикарей,

Наполовину бесов,

Наполовину людей[141].

У Киплинга это звучало так, будто американцев собираются послать на Филиппины, чтобы те работали рикшами для филиппинских ездоков и наводили глянец на филиппинскую обувь. Но дело обстояло иначе, и Киплинг, конечно, об этом знал.

Знали и филиппинцы, которые не увидели славы в американской победе за их счет. Они сражались бок о бок с американцами, полагая, что добьются независимости, как и Куба. А им предложили удовлетвориться меньшим. Когда Агинальдо понял, что для филиппинцев война шла ради смены хозяина, он снова поднял восстание — теперь уже против Соединенных Штатов.

Филиппинцы не хотели быть бременем для белого человека. Не хотели, чтобы их обслуживали американские «изгнанники» в поте лица своего. Филиппинцы хотели править сами — плохо ли, хорошо ли, это никого не должно было волновать.

Для начала Агинальдо решился на открытый бой. Он отправил своих людей в Манилу в тот же самый день, когда напечатали стихотворение Киплинга, — и проиграл. Людей у него было много, а оружия мало, многие вообще без винтовок. Вдобавок они привыкли к испанцам, которые любили подождать до вечерней прохлады, прежде чем сражаться. Хорошо вооруженные американцы были не против драться при дневной жаре и разбили надвигавшихся филиппинцев. Выглядело это так, будто их поражение стало окончательным.

Но оно не стало. Агинальдо выучил дорогостоящий урок и понял, что нельзя сражаться на условиях врага. Если у врага есть оружие и организация, значит, нужно вести такую войну, в которой оружие и организация не имеют большого значения. То есть бесконечную партизанскую войну — и Соединенные Штаты впервые узнали, как трудно бороться с голодными, дурно одетыми, плохо вооруженными аборигенами, воюющими на своей земле по важной для них причине. И так было не в последний раз.

Филиппинское восстание (как его называли, чтобы избежать слова «война») продолжалось в том же стиле, который американцам этого поколения, как говорится, до боли знаком[142].

Генералы, назначенные командовать, — Элвелл Стивен Отис (род. в Фредерике, Мэриленд, в 1838 году) и его заместитель Артур Макартур (род. в Спрингфилде, Массачусетс, 2 июня 1845 года) — регулярно уверяли, что восстание подавлено, хотя этого почему-то все никак не случалось. Они просили все больше и больше солдат, и в конце концов Филиппины оккупировал семидесятитысячный контингент, но даже и это не помогало справиться с мятежом.

23 марта 1901 года, после двух лет восстания, был схвачен Агинальдо[143] — но и этого не хватило для подавления бунта.

Американские солдаты, раздраженные бесконечными «блошиными укусами» врага, которого они почему-то не могли победить, перешли к тактике устрашения. Они поступали с филиппинцами в точности так же плохо, как испанцы поступали с кубинцами, — но и это не остановило стычки.