История средневековой философии - [79]

Если бы моральный закон зависел просто от произвольного выбора Бога, его можно было бы познать только через откровение. Поскольку, однако, божественная воля относительно человека логически предполагает идею человеческой природы, эта воля может быть познана человеческим разумом, даже не имеющим сколько-нибудь ясного представления о Боге. Иначе говоря, в принципе она может быть узнана человеческим разумом, поскольку просто предполагает идею человеческой природы и не включает в себя свободное избрание Богом для человека сверхприродной цели. Следовательно, несмотря на отношение, какое Фома устанавливает между естественным законом и вечным божественным законом, или планом, место для философской этики все же остается.

Лишь в эпоху более позднего средневековья в этике на передний план вышел теологический авторитаризм.

Что касается отношения между естественным моральным законом и положительным правом государства, то, как и можно было бы ожидать, Фома доказывал, что законодательство должно быть совместимо с естественным моральным законом. Иначе говоря, если конкретный государственный закон несовместим с естественным моральным законом, то "он будет не законом, а извращением закона"[345]. Таким законам не следует подчиняться, во всяком случае, если они противоречат моральному закону[346]. Однако отношение между положительным законом государства и моральным законом будет охарактеризовано неадекватно, если сказать, что первый должен быть совместим с последним. Ведь Фома считает, что положительный закон призван четко определять естественный закон и обеспечивать мирские санкции, которые в противном случае были бы недостаточны. Например, если мы признаем, что существует естественное право собственности и что несправедливо нарушать право другого, положительный закон должен четко определить как то, что есть воровство, так и наказание за воровство. Однако отсюда не следует с необходимостью, что всякое нарушение морального закона должно запрещаться и караться государством Ведь законодатель должен иметь в виду общее благо, а правовые установления не всегда наилучшим образом гарантируют общее благо. Следовательно, хотя Фома, безусловно, предусматривает гораздо более тесную взаимосвязь между этикой и положительным законодательством, чем того хотелось бы сегодня многим людям, из его позиции не следует, что каждое моральное предписание должно стать объектом законотворчества государства. С точки зрения Фомы, критерий здесь составляют интересы общего блага. Таким образом, если бы Фома жил в плюралистическом обществе, он мог бы занять более либеральную позицию в отношении той меры, в какой христианин вправе требовать, чтобы его моральные убеждения отражались в законе государства.

Христианское переосмысление Фомой аристотелевской этики, основанное на представлении, что человек достигает своей конечной цели, или наивысшего блага, в созерцании Бога на небесах, очевидно, предполагает теистическую интерпретацию реальности. Поэтому возникает следующий вопрос; считает ли Фома, что философия способна доказать существование Бога? Действительно, вопрос о том, может ли быть доказано существование Бога, является одним из первых вопросов, поднимаемых в обеих "Суммах"[347]. Эту проблему Фома, конечно, рассматривает как верующий христианин или как человек, чье мировоззрение является теоцентрическим.

Иначе говоря, он не отстраняет свою личную веру, когда размышляет о доказательстве существования Бога, чтобы после этого вновь принять ее как результат доказательства. Отсюда никоим образом не следует, однако, что он не считает свои аргументы подлинными доказательствами, способными убедить непредвзято мыслящего и благорасположенного атеиста или агностика. Правда, всякий волен сказать, что, с его точки зрения, предложенные Фомой доказательства существования Бога являются просто иллюстрацией того, каким образом может взирать на мир верующий человек. Однако было бы исторически неверно приписывать эту точку зрения самому Фоме.

Фома отвергает ансельмовское доказательство, восходящее от понятия Бога как абсолютного совершенства к существованию Бога, на том основании, что оно содержит в себе незаконный переход из порядка концептуального в порядок экзистенциальный. Поскольку он утверждает, что в Боге сущность и существование тождественны, может показаться, будто это, по его мнению, единственный случай, когда упомянутый переход не является незаконным. Его мысль состоит, однако, в том, что человек в этой жизни не может возвыситься до узрения божественной сущности, которое необходимо, чтобы высказывание "Бог существует" стало для человека аналитическим, или самоочевидно истинным, высказыванием. Посредством философского рассуждения, отравным пунктом которого является существование конечных вещей, данное в опыте, человек может прийти к знанию о том, что на самом деле есть существо, в котором сущность и существование тождественны. Мы можем сказать, следовательно, что высказывание "Бог существует" "само по себе" аналитически или самоочевидно истинно. Однако не "для нас"[348