История средневековой философии - [78]

С точки зрения Аквината как христианина, верховным или предельным благом для человека является стяжание Бога, созерцание Бога на небесах. Отсюда отнюдь не следует, однако, что это понятно для всех. Люди могут иметь разные представления о том, что составляет наивысшее благо для человека. Более того, даже если кто-то убежден, что стяжание Бога является его конечной целью, он может понимать Бога не так, чтобы заставить свою волю стремиться к нему сознательно и целенаправленно. Далее, Бог может, с определенной точки зрения, показаться уму отталкивающим, поскольку, например, он налагает запрет на ряд действий, которые кажутся привлекательными. Хотя, следовательно, можно, объясняя это, сказать, что все люди стремятся к Богу, это не мешает им сосредоточивать свои сознательные помыслы на других вещах. Другими словами, хотя стяжание Бога, в сущности, наивысшее благо для человека, он волен преследовать и другие жизненные цели, например удовольствие или власть.

Исходя из своей телеологической этики, Аквинат утверждает, естественно, что хорошие поступки суть те, которые совместимы с достижением человеком его конечной цели, дурные же - те, которые несовместимы с ее достижением[341].

Морально обязательные поступки являются видом морально благих поступков. Поступок обязателен только в том случае, когда его несовершение или совершение какого-то другого поступка было бы моральным злом Как у Аристотеля, да и вообще в любой телеологической системе этики, понятие блага является здесь основополагающим. Говоря языком Канта, моральный императив становится ассерторическим гипотетическим императивом, повелевающим воспользоваться теми средствами, которые требуются для достижения искомого как нечто необходимое блага, и запрещающим совершение поступков, несовместимых с достижением этого блага[342]. Мы не можем обсуждать здесь достоинства и недостатки телеологического толкования этики. Но важно отметить, что, принимая аристотелевскую этику в качестве основания для христианской этической точки зрения, Аквинат признает возможность этической системы, основывающейся на рассудочной рефлексии. Он опирается на Аристотеля столь полно потому, что, по его мнению, этот греческий философ наделил смыслом нравственную жизнь человека. Конечно, Аквинату пришлось интерпретировать Аристотеля таким образом, чтобы философская этика была совместима с христианским ненатуралистическим мировоззрением. В то же время он признает существование этики, которая разработана благодаря размышлению о человеческой природе и которая - во всяком случае, в принципе[343] - может быть известна и нехристианскому философу.

Как уже отмечалось, Аквинат рассматривает человека как стремящегося к актуализации своих потенций. Человек имеет определенные основные склонности или предрасположенности, которые коренятся в его природе. Например, как живой организм человек естественно стремится к сохранению своей жизни, в качестве же разумного существа он наделен способностью к постижению истины. Размышляя об этих основных склонностях, разум может провозгласить такие предписания, как "жизнь должна быть сохранена" и "следует доискиваться истины". Большинство людей, конечно, не формулируют для себя таких предписаний в явном виде. Но они могут быть сформулированы и использованы как посылки при выведении более конкретных предписаний. Совокупность таких предписаний есть "естественный закон".

Понятие естественного морального закона породило серьезную дискуссию, вступать в которую мы здесь не можем. Стоит заметить, однако, что такое обсуждение вряд ли может быть плодотворным, если нет согласия относительно того, что обсуждается. Поскольку речь идет об Аквинате, то должно быть ясно, что термин "естественный закон", как он употребляется в данном контексте, имеет другой смысл, нежели термин "закон природы", когда, например, закон тяготения описывается как закон природы, или естественный закон. Если мы говорим о неразумных вещах - например, камнях, - что они подчиняются естественному закону, то, как утверждает Фома, слово "закон" употребляется здесь по аналогии. Ибо он рассматривает закон как правило, постигнутое разумом и провозглашенное ради общего блага. Вряд ли нужно говорить о том, что камни не провозглашают для себя никакого закона, а также не признают закона, провозглашенного законодателем, и не подчиняются ему сознательно. По аналогии можно сказать, что они следуют законам природы; однако этический естественный закон представляет собой совокупность моральных предписаний, провозглашенных человеческим разумом в результате размышления о природе человека, живущего в обществе.

Согласно Аквинату, естественный закон есть "участие вечного закона в разумной твари"[344]. Если не бояться антропоморфистского способа выражения, то можно сказать, что в человеческой природе Бог вечно видит деятельности, которые являются составляющими ее объективного развития или развертывания, и те действия, которые несовместимы с этим развитием Когда человеческий разум возвещает самому себе естественный закон, он участвует в вечном законе Бога, в божественном плане для человеческих существ - плане, который не определяется божественной волей произвольно, но логически предполагает видение Богом самого себя как некоторым образом воспроизводимого в творении.