История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов - [2]

Победа над Максенцием принесла ему корону – но не всю империю. Тридцатью годами ранее его предшественник Диоклетиан ввел должность соправителя для совместного управления обширными римскими владениями, и эта породило сложный порядок преемственности власти. Двое соправителей и поныне вели дела империи. Лициний происходил из семьи крестьян и сделал карьеру в армии; теперь он боролся за титул императора в центральной части империи, на восток от Паннонии и на запад от Черного моря. Максимин Даза, также крестьянин по рождению, правил на востоке, постоянно находясь под угрозой со стороны агрессивной Персидской империи[3].

Будучи идеалистом, Диоклетиан разработал систему, ограничивавшую возможность сосредоточения всей власти в одних руках. Но он не учел, сколь велика может быть жажда власти. Константин не желал делить свои полномочия с кем-либо, но был слишком умён, чтобы развязать сразу две войны. Он договорился с более могущественным Лицинием, чьи земли находились ближе, чем территории Максимина, и сделал его своим союзником. В свою очередь, почти шестидесятилетний Лициний должен был жениться на сводной сестре Константина, восемнадцатилетней Констанции.

Лициний с радостью откликнулся на предложение. В качестве первого шага навстречу будущему шурину он сошелся в бою с Максимином Дазой 13 апреля 313 года, через пол года после вступления Константина в Рим. В войске Лициния было менее 30 тысяч солдат, а Даза собрал 70-тысячную армию. Но, как и воины Константина, люди Лициния шли под знаменами христианского Бога. Эта идея вдохновляла солдат; поскольку Максимин Даза поклялся именем Юпитера вымести христианство из своих владений; присутствие христианских символов превратило борьбу за власть в священную войну.

Войска встретились в местности под скромным названием Кампус Серенус («Чистое поле»), за чертой города Адрианополя, и меньшая по численности армия Лициния победила армию Максимина. Даза бежал переодетым, но Лициний последовал за ним в его азиатские владения и наконец нагнал в городе Тарсе. Не видя возможности спастись, Максимин Даза принял яд. К несчастью, перед этим он съел обильный последний ужин, и это растянуло действие яда. Историк Лактанций пишет, что император умирал четыре дня:

«Действие яда было отторгнуто вследствие переполненности желудка, и он не мог подействовать сразу, но вверг его в длительный недуг, сходный с чумой, так что прежде чем испустить дух, он испытал разнообразные и жестокие страдания… От мучений столь тяжких он бился головой о стены, и глаза его вылезли из орбит. Только тогда, утратив зрение, он начал видеть Бога, осуждающего его, в сопровождении свиты, одетой в белое…. Затем, вопя так, как будто его жгли, он испустил свой нечестивый дух, приняв ужасную смерть».³

Но это была не последняя ужасная смерть. Лициний убил двух младших детей Максимина Дазы (обоим не было и девяти лет) и утопил их мать, а также приказал казнить трех других возможных кровных наследников восточного трона. Все они были детьми умерших императоров.

Константин счел благоразумным проигнорировать эту резню. Оба правителя встретились в Медиолануме (нынешний Милан), чтобы отпраздновать свадьбу Лициния и Констанции и узаконить христианство во всей империи. Это было необходимо, поскольку оба императора доказывали своё право на власть, прикрываясь именем Божьим.

Римская и Персидская империи

На деле во всех частях империи, кроме востока, христианство было разрешено уже несколько лет. Однако официальный документ – Миланский эдикт – распространил покровительство христианству и на бывшие земли Максимина Дазы.

«Никому нельзя отказывать в возможности по велению сердца следовать соблюдаемой христианами вере, и отныне каждый из желающих соблюдать религию христиан может делать это свободно и беспрепятственно, без всякого для себя стеснения и затруднения… Другим также предоставлена, ради спокойствия нашего времени, подобная же полная свобода в соблюдении своей религии, так что каждый имеет право свободно избрать и почитать то, что ему угодно; это нами постановлено с тою целью, чтобы не казалось, что нами нанесен какой-либо ущерб какому бы то ни было культу или религии».

Имущество, ранее отнятое у христиан, следовало возвратить. Все христианские храмы отдавались во владения христианской церкви. «Да будет повеление наше выполнено, – говорилось в заключение эдикта, – дабы, как выше замечено, Божественное к нам благоволение, в столь великой мере уже испытанное нами, и впредь содействовало нашим успехам и благополучию державы».⁴

По заявлению Лактанция, Константин был слугой Божьим, а его враги были низвергнуты самим Божьим судом. Евсевий, христианский священник, написавший биографию Константина, разделял эту точку зрения: Константина он считал «возлюбленным чадом Божьим», несшим знание о Сыне Его народу Рима.⁵

Евсевий был другом Константина, а Лактанций преподавал риторику и чуть не умер от голода, пока Константин не нанял его придворным учителем и не изменил его судьбу. Но творения этих историков продиктованы не только желанием выслужиться перед императором. Оба понимали, возможно, даже раньше, чем к этому пониманию пришел Константин, что христианство – наилучшая для империи возможность выжить.