История со счастливым концом - [14]

Я же думал о том, что вот прожили разные жизни люди с тремя разными судьбами, им на роду было написано стать семьей, а не стали.

Влади сосредоточенно уставился на свой поплавок. Я про себя прикидывал, что если взяться, то из этого материала действительно получится неплохой роман о жизни нашего поколения — от начала и до конца, однако с деланным безразличием сказал Влади, что пишу сейчас книгу под названием «Истории со счастливым концом», и, увы, в этой печальной истории я не вижу ни малейшей возможности для счастливого конца.

— Ну, раз так, то смерть для Леа — весьма счастливое избавление, если посмотреть на дело трезво, — задумчиво произнес Влади.

— Я все же полагаю, что самоубийство не угодно Богу, а потому счастливым концом это совсем нельзя считать.

— Нельзя так нельзя, — сказал Влади. — А то, что в «Вечерке» не появилось жирного заголовка «У озера нашли бомжиху с перерезанными венами — мать Трийн Хейнмаа», в любом случае счастливый конец в нашей мрачной истории.

— Похоже, что так… — с горькой усмешкой ответил я и тут же, затаив дыхание, переключил все внимание на свой слегка подергивающийся поплавок, который медленно кренился на бок. Может, крупный лещ обсасывает мою наживку, пронеслось в голове. Лежащий на боку поплавок подрагивал время от времени и едва заметно.

— Еще говорят, что на берегу озера нашли на пакете раскрытую книгу. «Улисс» Джеймса Джойса на финском языке. Книга была раскрыта на последней странице, что создавало невероятное впечатление, будто женщина прямо перед самоубийством закончила ее читать, — продолжил Влади, словно не замечая, что происходит с моим поплавком.

И продолжило происходить. Внезапно и резко поплавок принимает вертикальное положение и тут же уходит под воду. Подсекаю — и все тело пронзает бешеное упоение от ощущения тяжести по-настоящему крупной рыбы.

— Külla! — ликующе кричу я. — Külla!

ЗА ОКНОМ СУМЕРЕЧНЫЙ ПАРК

«…и съели тощие и худые коровы прежних семь коров тучных; и вошли тучные в утробу их, но не приметно было, что они вошли в утробу их: они были так же худы видом, как и сначала. И я проснулся…»

Первая книга Моисея

Смеркалось. Кто-то будто намеренно приглушил освещение, погасил фонари или натянул на дневное светило плотное одеяло. Типичный для Эстонии конец года — дни с безутешной скоростью становятся короче, глаза еще не успевают привыкнуть к дневному свету, как в свои права уже вновь вступает темень. Скудный послеобеденный снежок покрыл парковый ландшафт тоненькой, будто грязноватой пеленой, спрятав зелень и окрасив дорожки дымчатым цветом. Один только павильон из плитняка, присевший на островке и отражающийся в водах с виду бездонного пруда, бросается в глаза своей нереальной белизной. Он словно и не имеет отношения к пасмурному серовато-черному пейзажу.

Пятидесятивосьмилетний, вполне преуспевающий бизнесмен Вильмер Хенно из окна своего дома рассматривает пейзаж, который он видел уже не одну сотню раз в сотнях самых разных настроений. Изо дня в день он наблюдал, как нежная зелень постепенно расцвечивается разными красками и оттенками, а по прошествии каких-то месяцев все вновь становится черно-белым, практически бесцветным. Даже, когда зимней оттепелью ничто в душе не вызывает умиления, он мог подолгу глазеть на застрявшую и буксующую в сугробе машину и сам с собой держать пари, выберется водитель без посторонней помощи или нет.

Снаружи опускались сумерки, а в комнате излучали мягкий желтый свет электрические цветы на тонюсеньких хромированных стеблях, которые отражались в оконном стекле вместе с седовласым мужчиной на фоне вечернего парка. Это было похоже на художественный прием, двойную экспозицию, когда природа проступает сквозь портрет.

Внезапно в тишине квартиры послышалось журчание воды, звуки могли исходить из радиаторов, а может, доносились из ванной. Надо бы музыку поставить, вспомнил Вильмер, но кисло скривился, когда представил себя подбирающим музыку и зажигающим свечи. Наверняка подобное романтическое поведение превратит меня в посмешище, неуверенно подумал он. В нашем возрасте, чтобы улечься в постель, нет смысла обставлять это всякими глупостями.

Журчание прекратилось так же резко, как и возникло. Будто кто-то вылил на пол полный ковшик воды. Вильмер сообразил, что гостье понадобится всего какая-нибудь минута, чтобы обсушить руки и поправить прическу. Возможно, после секундной паузы из сумочки будет извлечена еще и губная помада, а может, и тушью по ресницам пройдется, чтобы затем красавицей с сияющим взором эффектно возникнуть на пороге гостиной, где у окна ждет улыбающийся хозяин. Он станет рассыпаться в ласкающих слух комплиментах, вопреки тому, что они могут выглядеть смешными, а вся словно бы заученная сцена в конечном счете превратится в пошлое и жалкое вранье.

Неужели все фальшь, растерянно подумал Вильмер. На миг им овладело ощущение беспомощности, как это бывает, когда ни одна клавиша компьютера не реагирует, а то, что он завис, понимаешь не сразу.

Неужели то, что сейчас произойдет, через час или через день окажется безнадежной ложью?

Кольнувшая мысль, что вот-вот или вскоре он может совершить непоправимую ошибку, насторожила Вильмера. У него возникло чувство, будто он застрял в зарослях колючего можжевельника. Вспомнилось давнее блуждание по непролазной чащобе, когда любой последующий шаг делал спасение все более безнадежным, а вернуться назад было вроде как и невозможно.