История шпионажа времен второй Мировой войны - [113]

В то время (мы этого не знали и узнали, когда стало слишком поздно) между нами и учеными, работавшими над созданием атомной бомбы в Лос-Аламосе и Ок-Ридже, шла гонка. Сравнивать эти два проекта в плане масштабов может показаться неправомерным, однако это вполне оправданно, поскольку сегодня нам известно, что план нашего отдела имел отличные шансы на успех. Его успех сделал бы излишним не только вторжение в Японию, но и применение атомной бомбы. Оба проекта имели одну и ту же цель — ускорить капитуляцию Японии без кровопролитной десантной операции. В остальном проекты разительно отличались. Во-первых, наш отдел со дня формирования и до дня победы над Японией обошелся казне в общей сложности в 97 500 долларов, а Манхэттенский проект до момента взрыва первой бомбы — в 2 миллиарда долларов. Во-вторых, целью нашего проекта было спасение жизней, а атомная бомба унесла тысячи.

При наличии разумно многообещающей альтернативы применению бомбы против Японии, а по-моему, она имелась, применение бомбы до предоставления этой альтернативе всех шансов на успех было бы глупостью.

19 марта Захариас положил перед Форрестолом свой план ведения наступления психологической войны. Цель формулировалась так: «Соединенные Штаты проведут интенсивную психологическую кампанию против японского командования через официального представителя высокого ранга для ускорения и достижения безоговорочной капитуляции Японии без необходимости боевого десантирования на главные острова Японского архипелага».

Форрестол одобрил план с ходу. Одобрил его и адмирал Кинг. Не возникло никаких возражений и у военного министерства. Несколько дней колебались в Объединенном комитете начальников штабов, но затем также его благословили. Осталось получить лишь одно окончательное и решающее одобрение — президента Рузвельта. Однако Рузвельта в городе не было, и беспокоить его было нельзя.

После утомительной и обременительной поездки в Ялту[87]он отдыхал в своей усадьбе в Гайд-Парке (Нью-Йорк).

Внезапно произошло событие, огромное значение которого было понятно только нам. 8 апреля кабинет генерала Коисо подал в отставку, и ему на смену пришло правительство Судзуки, как и предсказывал «Акула» в декабре. Для нас это было знаком того, что император окончательно связал свою судьбу с «партией мира» и что впредь усилия японцев по достижению «почетной капитуляции» будут ускорены.

Со своей стороны мы тоже удвоили усилия, подготовили сценарий первой радиотрансляции для «официального представителя», а также составили заявление от имени президента. Предполагалось, что оно будет первым из серии подобных президентских заявлений, призванных разъяснить японцам, что мы в нашем отделе понимаем под «условиями безоговорочной капитуляции».

Заявление лежало на столе Рузвельта в Белом доме, положенное туда директором Управления военной информации Элмером Дэвисом в один из апрельских дней, проведенных президентом в Вашингтоне по пути из Гайд-Парка в Уорм-Спрингс. Видимо, он читал и обдумывал заявление, сделав несколько бледных карандашных помет, которые мы увидели, когда документ нам вернули, однако уехал из города, не подписав его. Через день он умер.

Мы почувствовали, что для нашего проекта это звучит как похоронный звон, так как думали, что потребуется время, прежде чем Трумэн ознакомится с проектом, прежде чем мы «продадим» ему идею и получим одобрение и согласие на сотрудничество. Мир был поглощен величественными событиями в Европе, где гитлеровский рейх опадал, как перепеченное суфле.

Затем Захариас откопал посредника, у которого был друг в Белом доме. Посредником был Самуэль Р. Дэвенпорт, другом Мэтью Дж. Коннелли, личный секретарь Трумэна. Дэвенпорт передал заявление Коннелли, который положил его сверху в корзину входящих бумаг на столе президента. За несколько дней заявление пределало путь из верхней в нижнюю часть корзины, поскольку Коннелли каждое утро покорно его перекладывал. И 8 мая в связи с провозглашением Дня Победы в Европе Трумэн внезапно его обнародовал.

В тот же день Захариас вышел в эфир со своей ведущейся по-японски передачей для Токийского высшего командования и зачитал заявление президента. Его слова транслировали мощные коротковолновые передатчики в Сан-Франциско и Гонолулу. На Сайпане его поставили в эфир на средней волне, используемой Радио Токио, дав возможность 5 миллионам японцам, владельцам радиоприемников, его услышать, если у них хватило смелости или интереса. Заявление адресовалось не им, хотя их интерес горячо приветствовался. Оно было прямо и непосредственно нацелено на императора и его круг, на членов «партии мира» и на японское высшее командование, избранную аудиторию, возможно, в 500 слушателей.

В этот момент в наш сюжет вторглась теневая фигура, очевидно даже не подозревавшая о нашем существовании. Это был Дзири Тагучи — один из иностранных дипломатов, направленных министром иностранных дел Того в Германию, чтобы в частном порядке и из первых уст поведать ему о смертельной агонии Третьего рейха. Нашим разведчикам удалось раздобыть копию этого конфиденциального отчета, предназначавшегося Того. В мрачном докладе Тагучи призывал министра иностранных дел предпринять какие-то меры, чтобы Японии удалось избежать судьбы Германии. Личное сообщение этого корреспондента мы передали в прямом эфире как адресату, министру иностранных дел Того, так и любому, кому привелось услышать.